— Ты чего это? — слегка улыбнувшись, спросил я.
— Просто, после того как ты обезглавил одного триадовца, а второго вообще разрубил пополам, ты как-то неожиданно мягко отреагировал на это отребье, — ответила она.
— А мне, по-твоему, стоило избить этого колдыря, потом избить его обезьяну-друга на глазах у его дочери, самоутверждаясь за счёт этого биомусора и пытаясь произвести на тебя впечатление? — пришлось удивляться уже мне.
— Нет, просто… Странный ты… — задумчиво, сказала она и пошла вперёд.
Я, пожав плечами, проследовал за ней.
Добравшись до небольшой комнаты, и подкрепившись на удивление вкусными ИРП, мы с девушкой разошлись по разным углам помещения.
Она легла на узкую кровать и практически сразу отрубилась, забывшись в неспокойном сне и постоянно ворочаясь. А вот я, превратив ещё один плоский, спрессованный контейнер в достаточно объёмный и вкусный полноценный приём пищи из нескольких блюд, с помощью лишь шланга кухонного терминала с горячей водой, мысленно восторгаясь местными гастрономическими технологиями, отправился на подоконник и занялся своей любимой рефлексией.
Спать мне пока не хотелось, за долгие годы моего «специфического» существования у моей психики и организма сформировались, можно сказать, уникальные особенности. И то, что попав в по-настоящему предельно опасную ситуацию, я активизировался, и откат не настигал меня ближайшие трое суток — как раз одна из них. В это время я не нуждался во сне, физическая усталость конечно ощущалась, но где-то там — на границе сознания, и вполне позволяя себя игнорировать.
После таких адреналиновых вспышек мне нужно было часов двенадцать-четырнадцать выспаться за один раз или перехватить по паре часов в конце каждого дня, и я вновь был в норме. Но, по возможности, я старался этим не злоупотреблять и пользоваться только в крайнем случае. Обычный человек, живя в таком темпе, очень быстро бы сгорел и загнулся от психосоматических проблем, но меня, как вы понимаете, назвать обычным не получится при всём желании.
И вроде бы я прожил уже больше ста двадцати лет, но я абсолютно не ощущал этот возраст. Сколько не пытался отслеживать изменения в своём мышлении, но так и не заметил в нём мудрости и размеренности, так свойственной пожилым людям.
Дело в том, что мне всегда было между двадцатью и тридцатью, и у меня всегда были задачи, которые нужно было решать, но, несмотря на это, в перерывах между глобальными событиями, когда жить становилось легче, моя классическая и такая родная, известная ещё с первой жизни апатичность возвращалась, и я мог буквально прожигать часы и дни погрузившись в свои мысли. И, думаю, с уверенностью можно сказать, что основные черты моего характера оставались константными, даже учитывая массив полученного опыта.