– Милая, что с тобой? – участливо вмешивается отец, заставляя меня обернуться и на миг поверить, что я всё ещё важна для него. Но тут же выдыхаю: его волнует только Снежана, и этот вопрос он адресовал не мне.
Не желая и дальше слушать, как некогда суровый и серьёзный мужик, каким был еще года три назад Пётр Кшинский, на моих глазах превращается в мямлю, спешу на кухню и достаю из холодильника йогурт. Как бы сильно я ни была голодна, сидеть за одним столом с этой ведьмой я просто не смогу.
– Поем у себя, – бросаю голубкам, пробегая мимо в сторону лестницы.
– Неблагодарная! – бурчит отец. – Снежана столько для тебя делает, а ты ей постоянно хамишь!
Останавливаюсь между второй и третьей ступенькой и смотрю на отца – точнее, на человека, который им когда-то был.
– Тебе совсем на меня наплевать? – Мне противно наблюдать, как он беспрестанно держит свою Снеженьку за руку, крутится вокруг неё, исполняя все прихоти, и постоянно встаёт на ее сторону. Какой смысл с ним спорить? Он всегда выбирает не меня. И если поначалу меня это бесило, то сейчас мне всё равно! В моём сердце не осталось ни грамма любви ни к кому…
– Господи, Арина! Ты опять? «Меня», «мне», «я», «я»! Ты же постоянно только о себе и думаешь! Рано или поздно каждому из нас надоест сюсюкать возле тебя, и даже мы отвернёмся. Не боишься?
– Па, да куда хуже-то? Это и так предел, – ухмыляюсь и бегу к себе. Подальше от ехидного взгляда Снежаны, пропитанного ядом, и бесконечных замечаний отца, который, в принципе, забыл, как им быть.
Все выходные сижу в своей комнате, лишь изредка спускаюсь, чтобы украдкой стащить яблоко или наспех сделать бутерброд, да и то стараюсь выбирать время, когда в доме никого нет.
Мобильный упорно молчит. Куску пластика абсолютно всё равно, что я смотрю на экран каждую секунду в надежде, что тот оживёт. Чего я жду, не знаю. Просто верю в чудеса. Хочу, чтобы Амиров забыл всё, что я ему сказала, чтобы вернулся, чтобы остался мне другом. Хотя бы другом... Но на экране не одного пропущенного...
Впрочем, Макеев тоже не спешит звонить, и в отличие от отца и Стервеллы я несказанно этому рада, хоть те и обвиняют меня в невежестве.
«Ты только посмотри, как он тебя любит!» – жадно окидывая взглядом бесконечные букеты, то и дело повторяла мачеха, стоило мне попасться в поле ее зрения.
«С Макеевым помирилась?» – вместо банального «привет» или «как ты себя чувствуешь?» при каждой встрече спрашивал все эти дни отец.
Они оба наивно полагают, что в нашей размолвке с Павлом виновата я. Хотя неудивительно. Странно, если бы они считали иначе. Но как бы старательно ни пытались меня заставить вывесить белый флаг, чувствую, что простить Пашу пока не готова.