В последний месяц Мэтт жил в апартаментах один, а я решила перед свадьбой провести как можно больше времени с родителями.
Мэтт внес меня в дом на руках. Не отпуская, скинул свои туфли, сняв один носком другого. Пронес в спальню и там опустил на кровать. Наклонился, чтобы избавить меня от серебряных туфелек, провел рукой от щиколотки к колену по тонкому неощутимому кружеву чулка.
Я лежала на спине, приподнявшись на согнутых локтях, не отрываясь глядя на любимого. Теперь обе его руки скользнули выше по бедру и вернулись обратно к коленям. Я молча наблюдала, затаив дыхание. Мэтт стоял на коленях между моих ног и просто гладил, с каждым витком поднимаясь все выше, пока не коснулся края чулка. Прикосновение его горячих пальцев к обнаженной коже обожгло, и я всхлипнула.
Этот звук словно послужил сигналом. Одним резким движением Мэтт оказался надо мной, накрыл мои губы своими и начал целовать — горячо, но нежно, не углубляя поцелуй, пока я сама не коснулась кончиком языка его губ в желании получить больше. И получила. Его язык тут же атаковал мой рот — исследуя, лаская, требуя. Пальцы забрались вверх по талии и выше, снимая с плеч тонкие лямки платья. Муж оставил мой рот, чтобы согреть каждый сантиметр освобождаемого от одежды тела.
— Сладкая, — то ли простонал, то ли прорычал Мэтт, и я выгнулась, ловя удовольствие даже от звука его голоса. Моя кожа горела от поцелуев, руки блуждали по его спине, мяли тонкую рубашку, которую он бессовестным образом не снял. Желание ощутить его кожей к коже стало невыносимым, и он это почувствовал. Чуть отодвинулся и стянул рубашку через голову, не расстегивая, лишь серебряные запонки отлетели и глухо покатились по полу.
Обнажённые по пояс, мы окунулись в следующую волну желания, оба давно готовые к продолжению, но оба оттягивающие его, получая феерические впечатления уже от этих прикосновений.
Но наступил момент, когда промедление стало болезненным, а желание невыносимым. В голове стоял туман, я чувствовала себя пьяной, хотя не выпила на празднике ни капли алкоголя. В какой-то миг просветления осознала, что вместо платья меня теперь греет горячее тело мужа, и между нами больше нет ни одного препятствия в виде даже того невесомого кружевного изделия, по ошибке названного бельем.
Легкая боль, и рука мужа, легшая мне на живот, чтобы забрать ее. А дальше — чистый незамутненный восторг, ощущения такие пронзительные, что я не могла представить, что может быть еще ярче. Но стало. В один момент томление, что нарастало в моем теле с каждым движением, заполнило сосуд моего удовольствия до кроев и взорвало его миллионами острых, красочных осколков. Я закричала, не совсем понимая, что со мной, и как можно не умереть от таких сумасшедших ощущений.