Услышанное мне не польстило, напротив, расстроило. Почему они восхищаются? Разве можно было поступить иначе? Любой человек на моем месте сделал бы то же самое, разве нет?
Да, мне не повезло, я оказалась там одна. Но не окажись там вообще никого, эти люди, скорее всего, сгорели бы заживо прежде, чем смогли выбраться из помятого автомобиля.
Да, теперь я вынуждена справляться с безумной болью и бояться взглянуть на себя в зеркало. Но это пройдет со временем, а лицо, ныне покрытое кровавыми язвами, восстановится.
Да, когда жжение становится невыносимым, я сожалею, что оказалась там в тот вечер и отважно бросилась в огонь. Мне кажется несправедливой полученная «награда» за мою смелость. Но едва боль утихает и дает мне поспать хоть немного, я корю себя за малодушие. Эти люди живы, я – тоже. А могло быть иначе. Разве было бы мне сейчас лучше, если бы я тогда проехала мимо и не помогла им?
Я все видел
– Ну, Сара, как мы поживаем?
– Паршиво, – отозвалась я, вяло приподнимаясь в постели.
Изучив мой характер за полторы недели, доктор Фергюсон лишь доброжелательно усмехнулся в ответ на мою грубость.
– А ты вспомни, как плохо было в самом начале, и нынешнее положение покажется тебе манной небесной. Тут к тебе в гости просятся, кстати. И очень настойчиво.
– Кто? – с робкой надеждой спросила я.
– Глава спасенного тобой семейства. Поблагодарить хочет. Впускать его?
– Впускайте. И всех остальных, кто придет, тоже. Надоело затворницей быть.
К середине второй недели моего пребывания в больнице раны, оставленные вскрывшимися волдырями, почти затянулись и выглядели как красноватые пятна. Это, в принципе, приемлемо, по сравнению с тем, как оно выглядело ранее.
– Кое-кто очень обрадуется. Ладно, я ухожу. Не забывай пить таблетки. И от мази не отказывайся. Знаю, что надоело. Но надо довести лечение до конца. Таковы правила. Я зайду завтра утром.
Фергюсон вышел, и через минуту на его месте появился невысокий мужчина, поджарый, с седыми висками, но на лицо не очень старый, лет сорока пяти. В руках он держал гигантскую плетеную корзину, забитую соками, фруктами и шоколадом. Рассматривая его, я позабыла о том, как сама выгляжу.
– Сара Фрай? Бедняжка… – приблизился он. – Меня зовут Джеймс, я пришел, чтобы поблагодарить тебя… за спасение своих близких. Раньше к тебе не пускали, и я не мог… мне сказали, ты сама запретила, чтобы кто-то приходил. Не представляю, сколько боли тебе пришлось перенести!
Его голос полнился искренним состраданием, мужчина не мог оторвать жалостливого взгляда от моего лица на протяжении всей своей речи. Когда он закончил, я безрадостно спросила: