Мои глаза снова встретились с его глазами, голодными, напряженными, знающими.
— Милый, у тебя на груди вытатуировано мое гребаное имя. Я почти уверена, что пути назад нет.
Резкие черты его лица смягчились от моих слов, выражение лица стало гораздо менее серьезным и более нежным.
Он шагнул вперед, схватив меня за бедра и притянув к себе, так что наши тела оказались на одном уровне. Я расслабилась, мое тело прижалось к нему.
Одна рука оторвалась от моего бедра, чтобы поднять подбородок.
— Ты только что назвала меня милым, — сказал он.
Я удивленно моргнула, глядя на него.
— Впервые ты так меня называешь, — сказал он, и эти слова выбили почву у меня из-под ног. Мне казалось, что если бы Карсон не держал меня, я бы рухнула в небытие. Неужели я действительно была так полна решимости держать его на расстоянии вытянутой руки, что для него это прозвище показалось таким важным? Небрежная нежность, которую он держал в руке, как будто это самая драгоценная вещь в мире.
Черт, я настоящая сука.
Я прикусила губу, не зная, что сказать. Правда казалась лучшим вариантом действий, но сама мысль о том, чтобы высказать ее словами, пугала меня. Чертовски пугала. Это все равно что выпрыгивать из самолета, не зная наверняка, откроется ли парашют.
Я сосредоточилась на Карсоне, на глубине его темных глаз. Мягкое прикосновение его пальцев к моему подбородку, успокаивающая сила его руки на моем бедре, его запах, который сразу же расслабил меня, заставил почувствовать себя в безопасности.
Я сделала глубокий вдох. Карсон молча наблюдал за мной, ожидая без каких-либо внешних признаков нетерпения. Как будто он будет стоять здесь, ожидая, пока я наберусь смелости сказать ему правду.
— Я знаю, что ты, вероятно, разозлишься, как альфа-самец, на то, что я упомяну мужчин, которые были до тебя, — начала я, пытаясь заставить свой голос звучать твердо, но в то же время поддразнивая. — Я знаю, что вы, мужчины, втайне хотите нетронутых девственниц, хотите иметь возможность пробовать всех подряд, да столько раз, сколько захотите, прежде чем найдете подходящую. И это, вероятно, разозлит тебя, но ради ясности я должна поговорить об этом.
Выражение лица Карсона не изменилось, в его глазах не заплясала ярость. Во всяком случае, уголки чуть-чуть сморщились. Он заправил прядь волос мне за ухо.
— Милая, мне плевать, сколько мужчин было до меня, я знаю, что они не получили того, что получаю я. Я знаю, что ты не дала им того, что даешь мне.
Мои ноздри раздулись от раздражения. А также я была абсолютно ошеломлена мягкостью его тона.