Слишком много неясного для одного утра. Слишком много предчувствий… Если это печаль, то не его, не попугая… Несправедливо мучиться о неизвестном, а тем более о чужом. Пусть печалятся эти люди, этот неугомонный болтливый пёс, но не он- не Марчелло. Он ни при чём…
Какаду стало обидно за себя. Горожане, спрятавшиеся в своих квартирах, ничего не знали и прибывали в покое, а он всё увидел и должен был страдать. Откуда это? Что за обязанность такая- нести муки за то, что стал свидетелем чужой беды? Несправедливо! Нечестно! Жестоко!
Недовольство Марчелло росло. Всё крепче сжимая веки, какаду гнал его и злился от того, что ему это никак не удаётся. В темноте закрытых глаз он не видел ни дороги, ни окна старушки, и всё-таки они всплывали перед ним, представленные сознанием, вынуждая думать о них и мучиться печалью. Попугай был решительно с этим не согласен. Достаточно было и того, что он уже испытал к произошедшему, невольно став свидетелем, и по той причине разделив с участниками событий всю драму. Ему было плохо: такую цену он заплатил за своё сочувствие. Но, на этом всё. Какаду отказывался брать на себя больше, чем уже принял. Его одного не хватит на все печали и слёзы города, на всех тех, кто навсегда заснёт в его стенах. Сердце его не всесильно и он ничем не заслужил необходимость переносить чужую боль.
Марчелло открыл глаза. Его взгляд коснулся витрины кафе, скользнул по ней к двери и немедленно, будто боясь упустить, выхватил из пространства заведения столик и пару молодых людей сидящих за ним.
То были Роза и Тонино. Между ними в центре стола на белой скатерти лежал пышный сноп огненно- алых гербер и царило смущение. Беззвучно для Марчелло оно говорило дрожащими от волнения губами юноши, отвечало улыбкой девушки и светилось румянцем на щеках обоих. Эти двое, знакомые едва, почти не поднимали глаза и говорили точно не меж собой, а лежащим на столе цветам. Произнося слова, Тонино перебирал в руках атласную ленту букета. Смущённо слушая его, Роза касалась пальцами красных лепестков гербер.
За шторой из сырого ветра и дождя, за расписанными стекающей водой окнами кафе, окружённые пустыми столами и стульями, в ярком пятне цветов, взволнованные и робкие они были подобны бабочкам, когда те, влекомые благоуханием бутона, садятся на лепестки и чуть держась и вздрагивая, ощупывают их в поисках желанной сладости. Казалось, если бы возник внезапный звук, появился бы кто-нибудь рядом, или моргнул бы свет, тогда оба они, вспорхнули со своих и мест и закружили по кафе в исступлении, а потом… Потом, возможно, оставив страх и неуверенность, вернулись бы к алому букету и пили его нектар, не боясь, всё так же вздрагивая, но уже от восторга.