В это время, к дому, поблескивая мигалками, подъехал фургон скорой помощи. Из него, торопясь, вышли двое, оба с оранжевыми чемоданчиками, и скрылись в двери парадной. Через минуту Марчелло увидел их в комнате старушки. Туда они вошли бегом, в спешке и волнении бросились к хозяйке, переложили её на пол, осматривали, ощупывали, прикладывали к её телу приборы с проводами. Но она продолжала спать. Она так и не открыла глаза.
Вольпино всё ещё скулил и подпрыгивал, когда люди с чемоданчиками отошли от старушки. Позже её на носилках вынесли на улицу и, погрузив в фургон, увезли.
Пёс остался на подоконнике, вертел хвостом, метался и лаял, хотя в квартире уже не было никого, кто бы мог его услышать.
Марчелло смотрел то на пустое кресло, то на собаку. Произошло что-то плохое. Какаду чувствовал, как оно выползло из пустоты той комнаты и потекло по стенам и углам, заполняя её собою. Необъяснимая тоска вкрадчиво скреблась в сердце попугая, нашёптывая ему нечто горестное, и от этого всё более раздражающей становилась в его глазах радость бездумно вертящегося вольпино.
От пола до подоконника не больше метра- малая высота, для того чтобы бояться её преодолеть. Так почему же глупый пёс не решался спрыгнуть? Почему не сделал этого раньше, когда сам мог разбудить хозяйку? Почему не делает этого теперь, чтобы наконец прекратилось его издевательское виляние хвостом и восторженный лай?
Словно услышав мысли попугая, вольпино повернулся к окну. Свесив язык из раскрытой пасти, он часто дышал и внимательно глядел на улицу, где по безлюдной мостовой шёл дождь. Уши пса вздрагивали, то опускаясь, то поднимаясь к макушке, взгляд был ищущий, точно он соображал о чем-то и финал его мысли был близок. Потом он резко обернулся назад к креслу, опять посмотрел за окно, снова в комнату, и тут спрыгнул с подоконника, как будто и не было в нём никакого страха.
Вольпино выбежал из квартиры. Скоро он стоял на улице, взволнованный и дрожащий, а дождь облизывал его белую шерсть и тёк с ресниц в глаза, которые выражали полную растерянность.
Пёс что-то почувствовал, что-то открылось ему. Лишь миг бездействия, и он кинулся со всех ног вверх по дороге, преследуя ускользающую, видимую только ему одному цель.
Попугай закрыл глаза, через несколько секунд с неуверенностью открыл их и тут же, зажмурившись, отвернулся. Он больше не хотел видеть дорогу, не хотел смотреть в окно уснувшей старушки. Он пытался сделать это, но не мог. Марчелло боялся смотреть на кресло, боялся увидеть раздавливающую его пустоту и ещё сильнее страшился встретиться взглядом с тоской, что без сомнений уже властвовала над каждым миллиметром пространства квартиры напротив.