Из воспоминаний какаду прозрачной дымкой выплыли резные листья монстеры и лицо Симоны. Сердце его сжалось. А он, Марчелло, где останется он? Где будет стоять его клетка, когда здесь ничего не останется? На подоконнике опустевшей комнаты с голым бетоном стен? На стойке в комнате с черепаховым шкафом и пыльным именным креслом?
Возможно, что в заботах о скором отъезде никто и не подумал, где попугаю продолжать его заточение. Может никто и не вспоминал о нём. Может никто и не вспомнит?
Если держать в памяти каждую из домашних вещей и целые полчища тарелок, то об одиноком какаду нетрудно случайно забыть. Он ведь ничего не требует, не издаёт ни звука. Значит, может случиться, что о нём забудут.. И он не станет о себе напоминать… Только бы не закрыли окно!
На улице пронзительно залаяла собака. Марчелло обернулся и посмотрел вниз.
Белый вольпино мчался по тротуару вдоль фонарных столбов, лавируя на бегу между прохожими. С визгом ворвавшись в открытую дверь дома, он ринулся вверх по лестнице, оглашая площадки парадной громким лаем. Затем он вбежал в квартиру старушки, в комнату с пустым креслом, в кухню, опять бежал в парадную, вновь возвращался, и всё продолжал лаять.
Каждый, кто был в доме и на улице слышал призывный голос пса, но тот, кого он звал не мог ни услышать его, ни ответить.
Вольпино этого не знал. Не смолкая, он сделал ещё один круг по квартире, выскочил на лестницу, стремглав поднялся по ней на пятый этаж, потом так же стремительно спустился на первый, выбежал на улицу, остановился и замолчал.
Запаха старушки не было в воздухе. Ею ещё пахли лестница, перила парадной и всё внутри квартиры. Невидимой ласковой рукой этот запах потрепал пса за ухом, когда тот проскочил в дверной лаз, и утешая, гладил его, когда он метался по комнатам в бессмысленном поиске. Квартира хранила его, заключенный в платьях на вешалках шкафов, в ковриках, в постельном белье, посуде, пульте от телевизора, в кресле, во всём, чего касалась хозяйка, во всём, что она любила. Прежде эти предметы несли на себе запах их обладательницы, как признак принадлежности к ней, постоянный и живой, а теперь он стал её следами, ещё не стёртыми, ещё ясно выраженными, уловимыми, и всё- таки лишь следами, медленно, но неминуемо исчезающими.
В воздухе улицы их уже не было. Дождь смыл их с порога дома и с тротуаров, смыл их с мостовой.
Во взгляде замершего вольпино дрожала тревожность. Он был собакой, которым люди, по-обыкновению, не сообщают о происходящем. Никто не делится с домашними животными радостями и не подбирает слов, чтобы рассказать им о случившейся беде. Люди не считают нужным объясняться с животными, с уверенностью полагая, что у них недостаточно понимания и нет чувств, чтобы испытывать счастье или горе.