Вольпино был собакой. Никто не сказал ему о смерти хозяйки. Никто ничего ему не объяснил. Из воздуха, пронизанного чужими ему запахами, исчез единственный родной. Стираемые сотнями чужих следов, следы любимой хозяйки таяли, а те из них, которые ещё остались, были не такими, как всегда, были остывающими, близкими к прошлому.
Словами можно сказать правду, словами можно обмануть. Можно не потратить ни слова, чтобы не объясняться с оставшимся в одиночестве псом. Однако животный нюх передаёт больше, чем тысяча слов. Он не способен обманывать, как не способен умягчать остроту того, о чём сообщает.
Тревога в глазах вольпино обратилась выражением беспомощности и безграничной тоски. Он не сомневался- старушка оставила его, ушла навсегда и никогда не вернётся. Вольпино знал- она умерла.
В то мгновение пёс показался попугаю исхудавшим. Ссутуленное тельце его выглядело ослабленным, шерсть была в грязи, уши обмякли и повисли. Опустив голову, он удрученно смотрел перед собой из-под бровей и глубоко с тяжестью дышал. Проходящие мимо люди были незаметны вольпино, и всё вокруг, казалось, прекратило для него своё существование, всё померкло, обесцвеченное его горем.
Пёс закрыл глаза, зажмурил их, точно испытывая боль, и протяжно заскулил. Это был тихий стон, жалобный, точно плач осиротевшего щенка, беспомощного и напуганного. Трясясь мелкой дрожью, вольпино робко плакал над своим одиночеством, плакал украдкой, сдержанно, словно боялся, что его услышат; может, он боялся быть услышанным самим собой, боялся звука собственного страдания, отражающего ужас правды, которую постигало его сердце.
Мимо шли ноги в туфлях, брюки, юбки, сумки, портфели и авоськи. Мимо плачущего пса шли люди. Для них вольпино был всего лишь незначительной преградой на пути, не важнее, чем камень, или любой другой мелкий предмет, который можно обойти в два шага. Его тихий плач был им не слышен, как не были слышны множество уличных звуков живых и искусственных, смешанных суетой в одно целое, расчленять которое на «важное» и «неважное» ни у кого не было времени. Просто пёс сидел посреди тротуара, понурив голову, просто скулил. А почему? Просто потому, что собаки всегда сидят, где им вздумается, и никому не интересно, как они при этом держат голову и отчего скулят.
Вдруг, на вдохе, всхлипнув носом точно как человек, вольпино поднял голову вверх и громко, срывая голос на хрип, завыл.
По воздуху поплыла скорбная собачья песнь. Шаги прохожих стали медленнее; лица улицы обратились в сторону пса. Из кафе выглянули толстушка и двое недовольных шумом посетителей. В окнах и на балконах показались встревоженные жильцы.