– Что это с ним?
– Возможно бешенство.
– Не подходите близко!
– Надолго этот ужас? У нас дети спят!
– Собака-то в ошейнике. Где хозяин? Пусть его уймёт!
– Эй, кто там ближе, дайте ему пинка, и дело с концом!
Вольпино был безразличен к угрозам; он слишком страдал, чтобы их услышать. А люди, раздраженные этим безразличием, наращивали гнев и решали, что бы такого сделать с докучливым животным, чтобы остановить его рёв.
Самым бойким был лысый мужчина с красным морщинистым лицом, одетый в красный спортивный костюм и замшевые туфли неопределённого цвета, затёртые и стоптанные. Этот человек, внешне подобный измятому печеному перцу, кричал громче всех, подстрекая недовольных к действию. Он был из таких людей, которые злые по своей природе, без всяких на то причин, а при возникающем поводе жестоких особенно, нисколько не измеряющих силу собственной ярости. Марчелло сверху было хорошо видно, как он выделялся из толпы своей кричащей злобой, как нервно переступал из стороны в сторону, сжимая кулаки в остервенении. Человеку-перцу не терпелось, чтобы ситуация достигла пика, чтобы пса осадили, заставили его замолчать, если понадобиться ударили, подняли за шкирку и вытрясли из него дух.
Но люди только и делали, что возмущались. Если кому-то и хотелось пнуть завывающую собаку, то он всё равно бы на это не решился; сейчас он мог прогнать пса и стать героем-спасителем, а однажды ему обязательно припомнят эту жестокость и заклеймят позором навсегда. Поэтому-то люди лишь сердито махали руками, кричали и грозились, не рискуя отважиться на большее.
Человек-перец не был тем, кому важно, что о нём скажут. Температура его злости выросла до предела. Пока остальные раздумывали, он, раскалённый до пунцового цвета, сломал ветку дерева и двинулся с ней через толпу к вольпино. С руганью он растолкал стоящих зевак, выступив с палкой наперевес перед ничего не замечающим псом.
Какаду вскрикнул. Дверь позади вольпино распахнулась, и выбежавшая из неё женщина в одну секунду подхватила его на руки. Прижав пса к груди, она закрыла его рукой и оглядела толпу взглядом полным осуждения. В её растрёпанных, небрежно собранных волосах, в простом домашнем платье и глазах, вспухших от долгих слёз, читалось то же порождённое горем безразличие к себе, что было в вольпино. Пробудив бесстрашие, оно сделало его оружием этой женщины, исподволь вооружив её для защиты беспомощного существа, такого же несчастного, как и она сама.
Она не боялась толпы и человека, что стоял в ярости. Отнятая возможность выплеснуть злобу в физической расправе окончательно лишила его благоразумия, и накопленный яд уже начал переливаться потоком сквозь его зубы. Побагровев, человек-перец взорвался едкой бранью. Женщина даже не посмотрела на него, только крепче прижала к груди вольпино и без страха, повернувшись спиной, ушла.