Беда миновала. Дыша уже без волнения, но ещё напряженно, Марчелло смотрел в окна парадной дома напротив. За ними, беззвучно ступая по лестнице, оставленная возлюбленным женщина несла осиротевшего пса.
Прошло не больше минуты, и дверь квартиры на втором этаже поглотила обоих. Рассыпавшись по сторонам парами и отдельными людьми, исчезла толпа. Исчез вместе с ней и человек-перец. Быстро забыв нервозность недавних минут, улица вернулась к спокойному течению пасмурного дня. А к попугаю, которому не на что было отвлечься, снова стали приходить картины из будущего книжной истории. Марчелло сопротивлялся их появлению.
Что толку заглядывать наперед? А вдруг увидишь там то, о чём никогда не захотел бы узнать, или что-то, чего сильно желаешь. Если увидел, значит оно будет? Но если всё-таки оно не должно случиться, а ты его увидел в силу своей фантазии или страхов, то как забыть о том, что видел? Как жить, подозревая возможность, что оно произойдёт? Надеяться, что оно случится, или не случится? Каждый день ожидать развязки? Что делать, если ожидания превзойдут реальность? Сколько времени и нервов будет потрачено на пустые волнения, если реальность окажется вовсе не такой пугающей, как представлялось?
Лучше не заглядывать. Лучше не знать. Есть то, что есть, а то, что будет правильнее оставить нераскрытым до времени его наступления.
В комнате раздались голоса. Пятеро мужчин в серых комбинезонах во главе с Кьярой вошли и сразу же принялись снимать со стен картины, вытаскивать из шкафа и складывать в коробки книги, двигать и раскручивать мебель.
Кьяра ходила между ними и давала наставления. Очевидно, она была взволнована холодностью, с которой эти люди брались за её вещи, взволнована их спешкой, равнодушием к тому, что любимые её сердцем предметы покидают своё многолетнее пристанище без почестей, разобранными по частям, сброшенными в коробки. Безразличные к истории вещей руки наскоро развинчивали их гайки, выдёргивали из пазов полированные подлокотники, выкручивали ножки, снимали засаленными пальцами стеклянные дверцы, царапали картинные багеты, до скрипа перетягивая их верёвками. Они не могли иначе; они не умели. Женщина это понимала. А ещё она понимала, что без этого не обойдётся. Движение к новому требовало перелома. Лука и она и всё, чему должно было переместиться вместе из старой жизни в новую, несомненно, должны были пройти через перелом.
Внутренняя борьба Кьяры была её переломом, человеческим. Для отправляющихся в новый дом предметов её старой квартиры этим переломом стали холод чужих рук, разъединение, тугой скрипучий ход резьбы винтов, застоявшихся за годы бездействия. Всему, что приросло к прошлому, пришлось пережить сотрясение, чтобы двинуться в будущее. Изжившее себя разрушалось, крошилось и рвалось, но крепкое выстаивало и отправлялось в путь.