– Сколько же здесь неба!– воскликнула Кьяра, невольно озвучив мысли Марчелло.
Какаду восхищённо вздрогнул.
Автомобиль Луки, сбросив скорость, мягко вошёл в поворот серпантина. Новый порыв солоноватого ветра ворвался через его окно и, выхватив у попугая восторженный вздох, выпорхнул в окно Кьяры, попутно увлекая за собой пряди её распущенных волос.
– Лети!– крикнула она и, сорвав с шеи шифоновый платок, махнула им в след ветру.
Сердце Марчелло лихорадочно заколотилось. Оно билось так часто, а чувства какаду были так обострены, что он уже не ощущал себя. Если он и чувствовал в тот момент, что существует, то находил своё существо не внутри, а вне тела, на границе с ним, рядом, возможно очень близко, но уже не внутри.
– Лети же!– громче крикнула Кьяра и расслабила пальцы.
Платок вырвался из её рук и, подхваченный ветром, полетел над зелёными склонами. Марчелло мысленно бросился за ним, вцепился взглядом в его вильнувший перед взлётом край, вплёл себя в его нити и вдруг перестал видеть прутья клетки и проём автомобильного окна. Eго глазам предстали вся ширина неба и абсолютный простор: без границ, без конца, без начала. Небесное пространство раскинуло себя на неисчислимые дали и, казалось, увеличивалось, нарастая слоями из более прозрачной, высветленной солнцем синевы. Всё, что было под ней, на земле, сжалось и начало падение вниз. Становясь всё меньше и меньше, падала вниз машина Луки, падала дорога и деревья и белые камни склонов, падала вниз сама Земля.
Отпущенный на волю лёгкой рукой, преданный свободе, платок то взмывал выше, трепеща и извиваясь, как радужная шифоновая змея, то парил в воздухе расправленной лентой.
Машина неслась вниз по серпантину. Но попугай уже не чувствовал её движения. Он был там, высоко над землёй, в воздухе насыщенном свежестью, раскрашенном в сине-голубой, рядом с парящим на свободе радужным платком, в окружении прекрасных белых птиц, их голосов и солнечного света.
Казалось ли это попугаю? Было ли это сном?
Марчелло летел. Он летел над склонами и деревьями, над рябящей поверхностью моря, над кораблями и пляжем, летел над дорогой, ведущей к дальним холмам, и летел над холмами. Он летел над тысячами виноградных кустов, стоявших рядами, что были подобны караванам зелёных верблюдов, неподвижных, безмолвных, дремлющих; летел над рекой, над её пологими берегами, над её искрящейся водой. Он летел к утопающему в розовых кустах саду, к дому из тёплого серого камня, к распахнутым ставням и открытым окнам, в комнаты без замков. Он летел в жизнь без запертых дверей. Он летел в жизнь без клетки.