В отчаянной попытке подслушать разговор Бандурин облился потом, но так и не разобрал ни слова. Скрипач, то и дело откидывая с высокого чистого лба белокурые пряди, с улыбкой отвечал собеседнику - и тоже шепотом; скопец, превратившийся в одно большое ухо, по прошествии некоторого времени все же начал разбирать отдельные слова, а то и целые фразы. Так, например, услышал он имя юноши - Динис, и умилился славному его звучанию; что значило "бежать отсюда подальше", евнух не понял, зато отлично понял прощальное "я тоже люблю тебя", побледнел, сжал пухлые кулачки и едва сдержался, чтоб не ворваться в комнату и не прервать возгласом крайнего возмущения объятия влюбленных, если, конечно, таковые имели место.
Дверь скрипнула, выпуская позднюю гостью. Не заметив Бандурина, который стоял в углу коридора, девушка быстро пробежала к выходу и вскоре скрылась в темноте. Лица её евнух не смог разглядеть, но, мельком увидев профиль, узнал соперницу: то была Алма, столь неблагоразумно отпущенная Кумбаром Простаком из императорских невест. Не скрипача ли имел в виду старый солдат, наказывая девушке "целовать его крепче"? Бандурин сморщился от ревности, сдавившей холмистую грудь его, и, стараясь не слишком заметно колыхать жирами, вошел в освещенную одною свечой комнату юноши.
*
- Хр-р-р... Мр-р-р... Ур-р... О, красивый и отважный орленок, парящий в небесах над Шудуром! Весь день помышляю узрить твои глаза, твои руки и гибкий стан... - бормотал Бандурин, переминаясь с ноги на ногу. - Не прогоняй же раба твоего ни нынешней ночью, ни будущей! Готов принести тебе в дар я все богатства, накопленные долгим и тяжким трудом, готов лобызать стройные ноги твои, только позволь прилечь на скромное ложе сие и разделить с тобою одиночество и печаль...
Динис с удивлением смотрел на жирную тушу скопца, плохо понимая, что тому нужно. Зачем он хочет лечь на его топчан? Устал? А может, ему негде жить? Но почему он пришел именно к нему?
- Я алкал... - сиплым писком продолжал тем временем Бандурин. - Алкал встречи с тобою, мой юный друг. О, нежный и душистый лепесток большой красивой розы... Роза, - счел нужным пояснить евнух, - это мое сердце, ибо... ур-р-р... Ибо я алкал...
Красноречие скопца иссякло, и теперь он стоял перед юным скрипачом молча, тараща на него маленькие черные бусинки глаз.
Так и не сообразив, что нужно от него этому жирному старцу, Динис устало вздохнул. Природное спокойствие и уважение к преклонным годам не позволяли ему изгнать незваного гостя, но после целого дня во дворце, где он без отдыха играл на скрипке праздным придворным и будущим императорским невестам, сил осталось только на то, чтобы положить голову на свернутую в жгут куртку и уснуть. Евнух же, судя по всему, уходить не собирался: пыхтя и потея, он выжидательно смотрел на юношу, и каждый вздох - глубокий и невозможно печальный - сопровождал чесанием за ухом. Динис с отвращением взглянул на его руки, белые, пухлые и холеные как у женщины, но при этом волосатые; да и весь облик пришельца заставлял его алкать немедленного ухода скопца, так же, как тот алкал встречи с ним. Вздохнув в унисон с Бандурином, скрипач вежливо улыбнулся и промолвил нежным звонким голоском: