– Я не хочу, чтобы моей картины кто-то касался. Пусть останется музейным экспонатом провинциального, никому неинтересного музея.
– Как знаешь, – тёща перестала копошиться в закромах своей кожаной сумки и вернула руки на её ремни. – Катя сегодня останется у нас с ночёвкой до завтрашнего вечера. В твоем распоряжении почти сутки на то, чтобы хотя бы попробовать собрать Машины вещи для доброго дела. В двадцатых числах декабря мы хотим увезти их в центр помощи.
– Ба, я всё! – в кухню заскочила Катя с рюкзаком на узком плече. С разбегу упала на колени перед Мультом и, подхватив его на руки, поднесла к лицу. – Мультик, я вернусь завтра вечером, а ты охраняй папу, – затем отпустила его, выпрямилась и подняла на меня неожиданно строгий взгляд. – А ты, папа, корми его нормально. И сам тоже ешь.
– Посмотрим, – ответил я расплывчато и услышал вздох снисхождения.
– Ладно, ба, пошли.
– Куртку-то с сапогами надень, – бросила тёща ей в спину и снова заострила внимание на мне, чтобы вкрадчиво сказать напоследок. – Так надо, Паша.
– Посмотрим, – ответил и ей, тем самым избавляя себя от размазывания её соплей по тонкому хрупкому стеклу, из которого состояло моё терпение прямо сейчас.
Входная дверь захлопнулась. В квартире остались только я и пёс, который, казалось, решил отоспаться за всю эту ночь, во время которой с тихим рычанием и повизгиванием мучил свою резиновую курицу у порога комнаты, в которой я пытался уснуть.
Нет. Нас осталось трое. Осознание этого внезапно открывшегося факта ударило в лоб ровно в то место, в которое несколько минут назад ткнула тёща. На ближайшие сутки в квартире остались Мульт я и шкаф, полный Машиных вещей.
Мыслить нужно шире.
Но не стоит забывать о том, что существует риск потеряться в масштабах.
Диалог с пустым стулом каким-то образом превратился для меня в молчание со шкафом, полным вещей. Машиных вещей.
Я снова сижу на полу, рядом пепельница, переполненная пеплом и окурками, а напротив – шкаф. Закрытые зеркальные дверцы безмолвствуют, отражая мою пустоту. Им нечего мне сказать. Мы виделись в этой комнате на этом самом месте тысячи раз. Но между нами есть нечто общее – то, что хранится внутри. Закрыто, запрятано от посторонних глаз и к этому никто не имеет доступа. Мы храним воспоминания о ней. О моей жене. Когда-то она выбрала меня, как человека, который всю жизнь будет хранить её в своём сердце, а потом она выбрала этот шкаф, как место, в котором будут хранится её вещи. И запах.
Смородина.
Сладкая, словно слегка перченая. С прохладой, но искрится. Даже сидя на расстоянии от закрытого шкафа, окруженный облаком сигаретного дыма, я слышу её.