– Я хотел позвонить в опеку… – словно удар в спину.
– Что? – остановился, едва коснувшись ручки двери, и снова повернулся к Андрею. – Что ты сказал?
– На юбилее у Гены мы обсуждали твою… – пытался он подобрать слова. – …Ситуацию, и решили, что звонок в опеку будет приемлемым вариантом для того, чтобы вытащить хотя бы Катю из всего этого, – глухо пояснил он, продолжая разглядывать ручку в своих руках. – Но ты в понедельник пришел абсолютно трезвым и даже взялся за бумаги…
– Ты хотел позвонить в опеку, чтобы у меня забрали дочь? – цедил я сквозь стиснутые зубы. Оперся ладонями о стол с противоположной стороны от Андрея, ожидая, когда он соизволит поднять взгляд и сказать мне всё это в глаза.
– А что нам оставалось делать? – отбросил он ручку в сторону и, наконец, поднял на меня взгляд. – Ты год бухал, Паша. Год! Любой другой позвонил бы в опеку уже через месяца три-четыре. Ты хоть осознаешь, что подвергаешь свою дочь опасности?
– И вы решили спасти ее, отправив в детский дом? Это благородство с твоей стороны? Со стороны всех тех, кто считает меня своим другом? – гремел гневно на весь кабинет. – Тогда не забудьте сразу после опеки позвонить в полицию. Потому что, уверяю, если хоть один из вас посмеет коснуться моей семьи, я не побоюсь сесть за чьё-нибудь убийство.
– Ты бы сделал то же самое, если бы с одним из нас случилось что-то подобное! – повысил Андрей голос и тоже встал, оперевшись ладонями о стол. – У меня два сына. Два! И если бы я бухал так же, как это делаешь ты, то ты бы первый позвонил в опеку, чтобы их у меня забрали! Так что не строй из себя обиженку. Сколько раз мы пытались с тобой поговорить, обсудить случившееся, чем-то помочь? Дохрена, Паша! Дохрена раз. И каждый из них мы были посланы тобой в далёкое пешее.
Кровь шумела в ушах. Неконтролируемо трясло от желания что-нибудь разбить. Например, лицо человека, стоящего с противоположной стороны стола. Этого человека я считал другом около двадцати лет. И ни в один из дней не мог предположить, что однажды дружба закончится именно вот так – грязным поступком за моей спиной.
Опустил взгляд на пульсирующую болью руку. На следы проступившей крови на еще утром белом бинте.
– Помнишь? – начал я тихо, продолжая смотреть на окровавленный бинт. – На третьем курсе университета тебя бросила девчонка?
– Ну? – выплюнул он, тяжело дыша.
– Ты тогда закрылся в комнате почти на месяц, бухал и горланил песни на всю общагу. Никого к себе не подпускал. Слал всех, кто посмеет хотя бы постучать в дверь. Тебя едва не выгнали из общежития и университета за подобные выходки. А потом я на веревке спустился с четвертого этажа на твой третий и выбил кулаком окно, чтобы попасть к тебе и распить с тобой бутылку армянского коньяка.