По какой-то причине я никак не могу найти в себе силы кокетничать с этим мужчиной по принципу «масло во рту не растает». Что-то подсказывает мне, что он не поверит, даже если я попытаюсь.
— Что ты думаешь об этой планете?
Смена темы не совсем гладкая, но он явно не собирается давать мне никакой информации о том, почему он хочет, чтобы я была здесь.
Я пожимаю плечами, передразнивая его, и он улыбается, сверкнув зубами.
— Все… в норме. Она очень отличается от Земли.
— Чем отличается?
Следующие несколько минут я объясняю, как устроена моя планета. Катай, похоже, никак не может примириться с понятием демократии, отмахиваясь от этой идеи взмахом руки.
Я, прищурившись, смотрю на него.
— Сколько людей принадлежит к этому племени?
— Восемьдесят две тысячи шестьсот семьдесят один. Семьдесят два, — исправляется он с улыбкой. — Верис только что приветствовал появление на свет сына.
Я стараюсь не обращать внимания на то, что он точно знает, сколько людей в его племени до последнего новорожденного.
— Почему ты так уверен, что именно ты должен править столькими людьми?
— Мой отец правил, а его отец правил другим племенем до него, — его тон меняется при упоминании другого племени, предупреждая меня не развивать эту тему.
— Значит, только потому, что ты сын короля племени, ты считаешь, что обладаешь уникальной способностью решать, что лучше для стольких людей?
Он наклоняет голову.
— Да. Меня учили думать о том, что лучше для моего народа, поскольку я был достаточно взрослым, чтобы понимать, кем был мой отец. При моем правлении это племя укрепилось, и никто не посмеет напасть на нас. Мой народ счастлив.
Высокомерие обволакивает его слова, как мед, и я поднимаю бровь, но ничего не говорю.
Это, кажется, расстраивает его, потому что он хмурится, наклоняясь вперед.
— Кто принимает решения о том, какие действия лучше для людей на твоей планете?
Никогда бы не подумала, что буду объяснять концепцию демократии королю племени на варварской планете. Я пощипываю себя за бедро под столом.
Ага, определенно я не сплю.
— Люди выбирают лидеров, которым доверяют принимать за них решения. Они голосуют за то, что хотят.
— Голосуют.
Я смеюсь, когда Дексар искажает слово по-английски. Очевидно, переводчик в его ухе не сработал. В браксийском языке нет слова для этого понятия.
Он наклоняется ближе, медленно улыбаясь мне.
— Сделай так еще раз, — шепчет он.
— Что сделать? — мой голос хриплый. Эта его улыбка…
— Рассмеяться.
Я смотрю на него, сбитая с толку, и мы молчим в течение долгого времени.
— Я хочу иметь возможность самостоятельно ходить по лагерю, — говорю я, и его лицо застывает. Любой намек на юмор покидает его глаза, и он становится безжалостным катаем, который вел переговоры о моей несвободе.