Я не стал говорить, что главный ревнивец сейчас ищет меня в другом месте. Если девушка так уверена, что ухажёр не станет её злить, то уж его подручные сюда точно не сунутся. Пересижу часок-другой, пока они не устанут, и пойду к Гельмуту.
Внутри было довольно темно, но тусклый свет от масляной лампы добавлял уюта. Сразу чувствовалось, что здесь есть хозяйка — на стенах висели какие-то вышивки, платочки, а на полках аккуратно стояли глиняные тарелки и кувшины.
Есения усадила меня за стол, вытащила из печи горшок с рыбой, а сама присела напротив.
— Опять побили? — спросила она. В голосе слышалось сочувствие.
Я неопределённо покачал головой.
— Очень больно?
Я слегка пожал плечами.
— Бедненький…
Не зная, как реагировать, я только тихонько вздохнул.
— Ты сегодня какой-то другой, — сообщила Есения. — Ведёшь себя как-то странно! Мало говоришь, на меня почти не смотришь…
Это, конечно, не совсем правда — на девушку я смотрел, но, видимо, без прежнего обожания. Что поделать, несмотря на молодое тело и бушующие гормоны, я не мог воспринимать семнадцатилетнюю девчонку как потенциальный любовный интерес. Пока, по крайней мере.
— Не знаю, наверное, это из-за болезни.
— Какой болезни? — ахнула девушка.
Я коротко рассказал о своём воображаемом недуге, который привёл к потере памяти, и о том, как Хольд меня вылечил. Во взгляде Есении смешались сочувствие, подозрительность и заинтересованность. Безразличный Феликс, только-только перенёсший тяжёлую болезнь, явно привлекал её больше, чем тот, влюблённый без памяти. Прав был классик, когда говорил, что чем меньше мы любим женщину, тем больше ей нравимся.
— Мне сразу показалось, что ты изменился, — задумчиво сказал она. — Стал крепче… И даже походка теперь другая.
Я в очередной раз пожал плечами. Ничего удивительного — тренировки не проходят бесследно. Через год от прежнего Феликса Обрина останутся только воспоминания.
— И оружие… Раньше Феликс никогда не брал в руки оружие!
«Ну и зря, — подумал я. — Может быть, тогда его бы пореже били».
Хотя дело, конечно, не в оружии — без должных навыков оно скорее навредит. Дело в готовности драться — а вот её-то у Феликса, похоже, не было.
— Ты меня совсем не помнишь после болезни?
— Есения, я вообще ничего не помню. Только то, что рассказал мне Хольд.
— Как страшно! — девушка положила ладонь рядом с моей. — Мне очень жаль, что с тобой приключилась такая беда!
— Ничего, всё уже позади, — я улыбнулся и как будто невзначай убрал руку со стола.
Ни к чему нам сейчас тактильные контакты — они могут только усилить проявившийся у Есении интерес. А это лишнее — незачем морочить девчонке голову.