Генерал Епанчин (удивленно). И у вас в России никого, решительно никого?
Мышкин. Теперь никого, но я надеюсь… притом я получил письмо.
Генерал Епанчин (перебив). По крайней мере, вы чему-нибудь обучались, и ваша болезнь не помешает вам занять какое-нибудь, например, нетрудное место, в какой-нибудь службе?
Мышкин. О, наверно не помешает. И насчет места я бы очень даже желал, потому что самому хочется посмотреть, к чему я способен. Учился же я все четыре года постоянно, хотя и не совсем правильно, а так, по особой его системе, и при этом очень много русских книг удалось прочесть.
Генерал Епанчин. Русских книг? Стало быть, грамоту знаете и писать без ошибок можете?
Мышкин. О, очень могу.
Генерал Епанчин. Прекрасно-с; а почерк?
Мышкин. А почерк превосходный. Вот в этом у меня, пожалуй, и талант; в этом я просто каллиграф. Дайте мне, я вам сейчас напишу что-нибудь для пробы.
Генерал Епанчин. Сделайте одолжение. И это даже надо… И люблю я эту вашу готовность, князь, вы очень, право, милы.
Мышкин. У вас же такие славные письменные принадлежности, и сколько у вас карандашей, сколько перьев, какая плотная, славная бумага… И какой славный у вас кабинет! Вот этот пейзаж я знаю; это вид швейцарский. Я уверен, что живописец с натуры писал, и я уверен, что это место я видел; это в кантоне Ури…
Генерал Епанчин. Очень может быть, хотя это и здесь куплено. Ганя, дайте князю бумагу; вот перья и бумага, вот на этот столик пожалуйте. Что это? (обращается к Гане) Ба! Настасья Филипповна! Это сама, сама тебе прислала, сама?
Ганя (неприятно улыбаясь). Сейчас, когда я был с поздравлением, дала. Я давно уже просил. Не знаю, уж не намек ли это с ее стороны, что я сам приехал с пустыми руками, без подарка, в такой день.
Генерал Епанчин (перебивает). Ну нет, и какой, право, у тебя склад мыслей! Станет она намекать… да и не интересанка совсем. И притом, чем ты станешь дарить: ведь тут надо тысячи! Разве портретом? А что, кстати, не просила еще она у тебя портрета?
Ганя. Нет, еще не просила; да, может быть, и никогда не попросит. Вы, Иван Федорович, помните, конечно, про сегодняшний вечер? Вы ведь из нарочито приглашенных.
Генерал Епанчин. Помню, помню, конечно, и буду. Еще бы, день рождения, двадцать пять лет! Гм… А знаешь, Ганя, я уж, так и быть, тебе открою, приготовься. Афанасию Ивановичу и мне она обещала, что сегодня у себя вечером скажет последнее слово: быть или не быть! Так смотри же, знай.
Ганя вдруг смутился, до того, что даже побледнел немного.
Ганя. Она это наверно сказала?
Генерал Епанчин. Третьего дня слово дала. Мы так приставали оба, что вынудили. Только тебе просила до времени не передавать.