Появился ребёнок в запертом доме. Старуха его умыла, обтёрла, к изголовью кровати поднесла, а Лисса отвернулась, вроде в окно поглядеть, а сама тихо плачет. Дай ему имя, нельзя ему без имени быть, – сказала старуха ласковым голосом. Но Лисса не ответила и скоро уснула.
– Помрёт ребёночек, – сказала старуха, оставшись наедине со стариком, – прижила от кого неизвестно и принимать не желает. – Ничего, найду кормилицу, – сказал старик. – Всё ветром унесло, – старуха перестелила скатерть на столе, – знать бы, кто отец… – Чтоб он перевернулся, всю жизнь девке сгубил! Не будет у неё больше праздника, одна тоска, и мы с тобой от тоски сгниём. – Тише, тише! – А на улицу глянь, – не унимался старик, – они на ярмарках беснуются, в церковь ходят, свадьбы играют, костры под звёздами разводят, а потом нам ворота мажут!.. Им веселье, а нам горе досталось. Малыш в люльке заворочался, захныкал, старуха руки обтёрла и к нему, – Горе ты наше горе, – говорит, – хорошенький ты наш! Сон мне приснился, давний. – Когда? – Вчера. Вошла к нам в дом косматая старуха и руки холодные к люльке тянет… Пустое, – сказал старик, поднимаясь из-за стола, – это у тебя просто сердце болит, а больше ничего.
Лисса не могла вынести чужого взгляда. Она приподнялась, чтобы прогнать пришедших среди ночи отца или мать, но не нашла их в почивальне. На дворе царила тихая ночь. Лисса с трудом встала с постели и распахнула окно. Повеяло прохладой и садом. Яблоня, увенчанная короной из лунного камня, качала ветками и с них слетали звёзды, а землю занесло непроглядным сумраком. Выйдя наружу, Лисса огляделась и пошла к дороге. Свежий ветерок спустя мгновенье похолодел и гладил неодетую деву ледяными ладонями. Цветы и травы не причиняли вреда, но разбросанные всюду сучья и камни ранили босые ноги. Невзирая на это, Лисса продолжала идти. Осилив небольшой спуск, она вышла к берегу, закопав ступни в холодный мокрый песок и остановилась. Она опустила голову – на руках у неё в полусне хмурился и кряхтел малыш. Лисса улыбнулась, робко поцеловала сына в лоб и запела колыбельную. Её пенье пробудило осоты, сквозь песок пробивались их крепкие стебельки. И когда с её губ упала последняя капля колыбельной и весь берег был усеян цветами – она уже далеко зашла в озеро.
3
Над водой, словно затвердевшая пена, вздулся большой камень. На камне, полная истомы, лежала дева, согретая первыми лучами солнца. Недалеко плескался малыш. В его пухлые ручки попалась кувшинка, белая, как луна. – Мама! Смотри, смотри! – Какая прелесть, – сказала дева, – хочешь подарить мне? Малыш вылез на берег и осмотрел камень, показавшийся ему чересчур большим, чтобы забраться на него. – Сюда, сюда! – дева наклонилась и протянула руки. Оказавшись наверху, малыш прижался к маме и сказал шёпотом – Это тебе. Дева улыбнулась и вплела чудесный цветок в волосы. Она поцеловала дитя и спросила – Красиво? – Очень! – воскликнул малыш, – ты самая красивая на свете! – Тише! – дева прикрыла рот малышу. Из-за камышей показалась курносая лодка. Заигрались мы с тобой, подумала дева, глядя, как рыбак ведёт судёнышко по водной глади. Увидав деву и малыша, рыбак положил весло и снедаемый любопытством не отводил взгляда. И дева не сводила с него глаз. Усадив малыша на колени, она запела колыбельную, и чьи-то незримые руки накинули на неё рыболовную сеть. Рыбак закрыл лицо руками и проглотил вопль, а в белых пятнах неба растворились последние звёзды.