– Надо же, какой, на прогулке не отвязывается, идёт как будто по своим делам, а сам попятам, попятам!.. Да прогони же его! – ворчунья дёрнула Лиссу за локоть. – Не уйдёт он, любит он меня. – Такой дурак! Тебя! – усмехнулась ворчунья, – да объясни ты ему, что не ровня, что рыбацкому сыну не пристало на птиц охотиться. Лисса молчала. – Ишь какой, – обернулась ворчунья, – в сторону смотрит, не замечает… Вот что! – остановилась она, взяв Лиссу за плечи, – сходи в дом, сама знаешь какой! Там тебе всё расскажут, растолкуют. – Вот ещё, – Лисса попыталась скинуть руки ворчуньи. – Ты послушай, сходишь, принесёшь гостинцев! Да ты послушай! У тебя за спиной, там, за спиной – появится твой суженный – я сама не была, но девки рассказывали – только он как из тумана будет, рукой проведёшь, растает. Убедишься, что не этот твой, сама ему расскажешь, как на духу, он всякую надежду потеряет! И не будет уж тебя беспокоить, я же вижу, как ты измаялась… – Вот ещё! – вырвалась Лисса. – Ну, прохвост, – обернулась ворчунья, – в кустах вон притаился!..
Осот, по велению ветерка, заглянул в окно, слетел на постель и приластился к девице, обнял её и зашептал. О чём был его шёпот? – а только Лисса проснулась и нашла себя в купальне лунного света. На стекле расцвела дымка, словно зима задышала, а в саду дремала яблоня чёрной лапой склонённая над землёй. Лисса присмотрелась, смахнув сон с ресниц, и в паутине ветвей заприметила тень, ощутив её взгляд всей кожей. Снова задул ветерок, ветки зашевелились, и тень ушла, словно и не было её там. И вслед за тенью ушёл осот, желавший провести ночь с девицей, но та была непреклонна и до утра не смыкала глаз.
Она постучала чуть громче. Скрипнув, дверь выдалась вперёд. Лисса заглянула в проём и услышала какое-то мерцанье. Ничего, если я войду? – подумала она и осторожно открыла дверь. К удивлению Лиссы внутри было прохладней, чем снаружи, а в печи горел огонь. И правда, из трубы не шёл дым, ответила Лисса сама себе. У стены напротив печки на больших ногах стояла кровать с накинутым покрывалом, у изголовья кровати – бутыль с мотыльком. Мотылёк смирно сидел в стеклянном домике и не шевелился. Лисса не стала тревожить насекомое, которое, почему-то показалось ей смешным, и поставила рядом корзинку яблок, хлеб и банку мёда. Больше в доме ничего не было, кроме пола и потолка, а ещё мерцанья, там, у стены. Лисса подошла ближе, как вдруг заметила, что огонь, горящий в горниле позади, горит и прямо перед ней, но не весь, только его малая часть. Скатерть чуть сползла, и зеркало зашептало о том, как пламя глодает деревянные косточки. Как это интересно, проговорила Лисса, скользнула взглядом по тёмной скатерти, а за взглядом повела рукой, сбросив завесу. Большие светлые глаза посмотрели на неё. Лисса улыбнулась, узнав себя в отраженье. Она подошла совсем близко, поглядела и так и так, обернулась – позади треск в горниле и застеленная кровать. Отошла от зеркала, покрутилась, спросила, как нравится её платье, обернулась – закрыла дверь или она сама? Странно, словно и не замечала, что так красива. Густые иссиня-чёрные волосы, кожа нежная, как небесная парча, зубы белые, губы для поцелуев созданы, да ласковые слова проговаривать, и другими дарами одарена, о которых молчит и не хвалится, обернулась – только холодом повеяло и так зыбко под ногами стало, а в душе загорелось, точно печь жаром поделилась. И шагу ступить не может, ладони на грудь положила и смотрит, смотрит в зеркало, смотрит, смотрит…