что я имён не знаю их.
Всегда являются некстати
и застают меня врасплох
печали эти в белых платьях –
мои молитва, стон, и вздох.
То надо мною вместе млеют,
любовь взаимную суля,
то отступают и немеют,
боясь остаться без жилья.
А я при них и в дождь, и в стужу
себе любимому – жюри,
с веселой рожею наружу,
с тремя печалями внутри.
Белые ночи
Помню длинные белые ночи
в прошлой жизни длиннее ночей…
Только зрелые годы короче
поминальных еврейских свечей –
скоротечны любые разлуки:
на войну, в магазин, в ресторан…
Ненадёжно любимые руки
второпях укрывают от ран.
Из неснежной страны, не ледовой
не успеть долететь до Невы,
потому что Фортуне бедовой
на скаку не сносить головы.
Про неизбежное
Смеюсь над тем, что неизбежно,
как с неба падающий «ТУ» –
так – не подать руки скоту,
так – на могильную плиту
цветочки возложить небрежно…
Слабо над песнею заплакать,
вздохнуть от сущей ерунды,
когда в песке любви следы,
стрекозы блещут у воды,
зато в глазах туман и слякоть.
Не дожидаюсь – плачь, не плачь –
чтобы ни холодно, ни жарко!
Чтобы за стенкою гитарка,
а на столе свеча и «Starka»,
а рядом – опоздавший врач.
* * *
Вся жизнь – это то, что с трудом собираешь по крохам,
буквально по хлебным – крупицы чужой теплоты,
как летом в букет – на лугу полевые цветы,
как мелочь в кармане – на сдачу с мирской суеты,
и всё это, собственно, с радостью, реже – со вздохом.
Но если на чашечке с кофе губная помада –
бесстрастная метка разлуки с надеждой – любви,
как Судная клятва на верности, не на крови,
до слуха, увы, не доходит – зови не зови,
так может, той скудной любви и крупицы не надо?
Дай Бог ошибиться, как двоечник радостный с мелом,
как ждущий подсказки, певец, позабывший слова
из песни, где было про то, как примята трава…
Что если ещё не последняя – эта глава,
в которой любовь окаянная – так… между делом?
Женщина у окна
В той одной из известных республик,
где обычно бывает война,
нефти нет и не царствует рублик…
Но… Мадонна стоит у окна!
Не певица она, не икона –
чудотворно не льющая слёз,
не уходит подолгу с балкона,
невзирая на снег и мороз.
Боже мой, что за дальние дали
ей рисуют мечты-колдуны?
Миражей мы таких не видали,
что в печали ей были даны.
Всё бы вовремя, всё бы уместно,
да планида полынно горька:
и откуда пришла – неизвестно,
и уйдет, как алмаз с молотка.
Но пока заливаются птицы
голосистее певчих Марго,
остаются ей силы молиться –
за него… за него… за него…
Изможденное деревце краше
снова кажется, если во сне
он ей будто рукою помашет –
той Мадонне в далёком окне.
Надежда
Народ запасся траурной одеждой,
пил с горя водку – прямо из горла.
Я понимал: прощаются с надеждой,