Я сел и оглядел остальных. Это была та самая смесь, с которой я видел, как разговаривал Харрис в тот день. Я не мог не заметить, что мальчиков было столько же, сколько и девочек. Все эти молодые бунтари против конформизма носили джинсы и футболки, и у каждого были длинные распущенные волосы.
Я обратил свое внимание на дискуссию, которая вращалась вокруг того, чтобы сделать «нечто драматическое» в память о Фрэнке. Двое предлагали оккупировать весь административный аппарат, своего рода тотальная оккупация.
— Может быть, — вслух размышлял Харрис. — Но я бы предпочел что-нибудь необычное.
«Как вам понравится, если мы ночью покрасим все основные здания в черный цвет?» — сказал взволнованный молодой человек. «При хорошем сотрудничестве у них будет достаточно людей, чтобы справиться с этим».
— Я не сумасшедший, — ответил Харрис.
Встала высокая девушка с темными волосами и молодым ясным голосом. Она предложила устроить огромную похоронную процессию с участниками со всего города, что парализовало бы весь город. «Стражи смерти при свечах, массовые молитвы на улицах, фальшивые гробы», — сказала она. Мы могли бы продлить его на несколько дней.
— Мне это нравится, — сказал Харрис и снова сел.
«Мне это нравится, и это также немного разрушит ситуацию. Но есть одно возражение. У вас есть все шансы, что это хорошо разрушит ситуацию, но не нанесет реального ущерба. И я считаю, что смерть Фрэнка заслуживает гораздо большего.
Девушка промолчала, а остальные предложили еще несколько вещей. Но Харрис продолжал думать, что это очень умно, все здорово, но чего-то все же не хватало. У меня возникла тревожная мысль, что он думал, что настала возможность для чего-то действительно неприятного. Внезапно своим гулким голосом он закрыл собрание, еще раз проверив все для дальнейшей проработки. Он посмотрел на меня и сказал, что для всех будет честью узнать о моих днях с Че Геварой и о моих собственных идеях о движении.
Он загнал меня в угол, но я был к этому готов. Кроме того, было не так уж трудно говорить о Че Геваре и о тех вещах, которые я слышал о революционерах из первых рук. Было также легко приправить все это пламенными лозунгами и предостережениями против установленных институтов.
Я был очень горд собой, когда я закончил, и я получил бурные аплодисменты от молодежи.
Затем Харрис сделал свой второй ход, и хотя он не бросил биту в курятник сам, я чертовски хорошо знал, как он это устроил. Аплодисменты еще не стихли, когда голос прорезал шум, как нож сквозь теплое масло.
— Он фальшивый, — сказал голос. Он принадлежал одному из трех уродов, Диггеру.