По лицу верного Костиного то ли друга, то ли прихвостня было понятно — ему жалко Агату. Только это ничего не меняло. Он четко исполнял указания.
Сам Костя приехал, когда Агата была вроде как готова.
Платье оказалось очень красивым. Черное шелковое, струящееся по силуэту. С голыми плечами и полуобнаженной спиной. Его приятно было касаться… В нем противно было находиться. Потому что обертка. Выбранная мучителем.
Посторонние ушли, не дождавшись от «клиентки» слов восхищения или благодарности, Гаврила тусовался где-то на территории. Агата сидела в своей спальне, откровенно не понимая, как она всё это переживет. И нужно ли…
Так ли ей вообще нужно это переживать? Зачем? Чтобы Костя и дальше мог в свое удовольствие ее мучить, выворачивая каждый её поступок и каждое её слово наизнанку, пользуясь своей неповторимо эгоистичной логикой?
Неужели правда не понимает, насколько ему будет стыдно, когда её накроет панической атакой прилюдно?
То, как плохо будет ей, неважно. Для него — точно неважно. А для неё… Страшно, конечно. Это ведь ужасно. Всё прекрасно понимать и не мочь с собой ничего сделать. Чувствовать, как сердце заходится, дыхание сбивается, оседать на пол и закрывать голову руками, будто это может спасти…
Она уже не раз переживала такое. Она вроде как знает, что живучий человеческий организм не даст умереть от панической атаки физически, но морально… Это очень сложно.
И неизбежно. Это Агата прекрасно понимала.
Никогда себя не переоценивала. И сейчас не собиралась ударяться в оптимизм. Если вокруг нее будут люди-люди-люди… Если там будут вспышки-вспышки-вспышки… Если где-то рядом разобьется бокал, кто-то слишком громко рассмеется, музыка даст внезапный бит — она сорвется. Как бы ни концентрировалась, как бы с собой ни договаривалась. Да и… Зачем?
Ради Кости?
Ради себя?
Ради чего?
Непонятно.
Так же, как непонятно, почему он так жесток.
Так же, как больно, потому что она успела немного поверить, слегка опомниться, чуть-чуть намечтать. Совершенно зря.
Агата вздрагивала, слыша, как Костя поднимается по лестнице. Не замыкалась и даже не думала. Он же четко сказал: выпендриться попробуешь — пожалеешь. Она не сомневалась: Гордеев не бросает слов на ветер.
Тупое сопротивление бессмысленно. А на умное у нее нет ресурса.
Агата чувствовала, что её немного мутит. Ей было противно смотреть на себя в зеркало.
Не потому, что сделали плохо. Наоборот. Постарались. Отработали наверняка огромные бабки.
Шрам по-прежнему виден, но не бросается в глаза. Беда лишь в том, что дело не в шраме.
Костя вошел без стука, окинул Агату взглядом…