О, он был холоден, жесток, бессердечен, мой повелитель. Но я любила его безгранично. Он был всем для меня, я же в его глазах не стоила ничего.
Это был Чубадай? Сидани раздвинула губы в надменной улыбке.
Этот жирный пират? Он никогда не прикасался ко мне. Он знал, что с ним станется, если он попробует посягнуть на меня.
Итак, твой возлюбленный умер?.. И ты обратила свой гнев против богов?.. Вэньи говорила с трудом, ощущая во рту металлический привкус. Я... я не знаю, что стала бы делать, случись такое со мной.
При чем здесь ты? Он будет жить долго, твой красавец мальчишка, если, конечно, ускользнет от убийц. Мой господин был обречен умереть молодым. Он сохранил свою грацию даже перед уходом. Он... прекрасно ушел. Он лежал, откинувшись на подушки, и мы переругивались, чтобы хоть чем-то себя занять.
Вы ссорились с ним на смертном одре?!
Это было восхитительно! Он упорствовал до последнего вздоха, он богохульствовал, утверждая, что Небеса пусты. Я готова была задушить его, но он умер прежде. Прежде, чем старость иссушила его черты, прежде, чем острый ум его притупился и одряхлел. Он не чадил и не вонял, он вспыхнул и угас, как факел. Улыбка сошла с лица Сидани. Но я все равно никогда не прощу их этих важных, раздутых от собственной спеси жрецов, отказавших ему в помощи. Никогда! Глаза ее засверкали.
Мне следовало бы отвернуться от тебя, тихо сказала Вэньи, если бы я была достаточно тверда в моей вере.
Ты достаточно тверда, девочка. Сидани шагнула к алтарю и обратила лицо к подвешенному над ним светильнику.
Здесь, провозгласила она, здесь ютятся твои боги, твои кумиры. Ты знаешь, что я думаю о них. Ты должна сразиться со мной. Растерзай мою сущность, малышка. Я долго жила на свете и стала наполовину призраком. Вонзи в меня свои коготки. Найди в себе мужество прикончить бесконечность. В голосе ее шелестела печаль. Она была старше Вэньи и гораздо сильнее. За плечами ее дымилась пустота. Вэньи пошатнулась. Опасность. Соблазн. Риск. Усталая плоть не может сражаться. Она нуждается в отдыхе. Боль. Пылающие щеки. Она заглянула в черное лицо.
Твои глаза лгут, сказала она. Черные зрачки вспыхнули. Сидани отпрянула. Вэньи лежала на полу, Сидани стояла над ней на коленях. Северянка, уродка. Вэньи поморщилась. Почему ей в детстве так хотелось походить на них, на этих уродливых, надменных, отвратительных северян. Дурость и ничего больше. Как безобразны их птичьи головы и хищные большие носы, нависающие над острым подбородком. Разве так уж плоха светлая кожа? И глаза цвета морской волны? И вьющиеся волосы островитян? Ее пальцы царапнули светлую поверхность пола. Желудок словно отяжелел и сжался в плотный ощутимый комок. Из прыгающих губ вылетело нечто, похожее на сдавленный хохот. Все эти дни, месяцы, годы она прожила, не зная, какая это мука задыхаться от приступа жуткой, выворачивающей наизнанку тошноты. Неудивительно, что некоторые люди умоляют богов о смерти. Как отвратительно это удушье, как судорожно дергается живот нет, ей не вынести этой муки. Сильные тонкие пальцы погладили ее волосы, отерли с лица испарину. Негромкий голос монотонно изрыгал проклятия. Вэньи подивилась изобретательности Скиталицы.