— Все, солнце, я побежал. Люблю тебя!
— И я. Тебя. Люблю, — заторможенно ответила Рита, а потом, сделав над собой невероятное усилие, улыбнулась и помахала Марку, когда он послал ей воздушный поцелуй перед тем, как скрыться за дверями, где проходил предполётный досмотр.
И только после этого она без сил опустилась на сиденье и несколько раз больно дернула за волосы, чтобы хоть немного прийти в себя. Не помогло. В голове крутились слова Марка «я хочу детей, я хочу от тебя детей» и хотелось выть от безысходности.
Она ведь знала. Она знала, что не бывает так хорошо. Как только поверишь в счастье, откроешь нежную беззащитную изнанку, которую прячешь ото всех, тебя ударят в самое больное. И речь уже не идет о том, чтобы избежать боли: это невозможно, она теперь прописалась в сердце навсегда, но надо хотя бы не сломать жизнь Марку, которого она любит так сильно, что готова пожертвовать ради его счастья всем. И собой в том числе.
Взгляд упал на ободок кольца, блеснувшего в электрическом свете, и Рита больше не смогла сдерживаться, она вцепилась зубами в кулак и глухо зарыдала.
Хорошо плакать в аэропорту — никто не спросит, в чем дело, потому что и так понятно: у тебя кто-то улетел, и тебе от этого плохо. Или ты от кого-то улетаешь — и тебе опять же от этого плохо. Прощаться всегда тяжело, особенно если прощаешься навсегда. А именно это сейчас и делала в своей голове Рита. Все оказалось не так, как она думала, но так, как она подсознательно боялась: Рихтер на самом деле хочет детей, и это абсолютно логичное желание. Вот только она не сможет ему этого дать, хоть убей. Значит, надо расставаться. Другого выхода не было.
Причем надо еще придумать убедительную причину, по которой они расстаются. Если Рита честно скажет Марку — благородному и ответственному, — что она не может иметь детей, он тут же ответит, что это неважно, что он все равно ее любит и готов с ней жить и без детей… А потом всю жизнь будет мучиться от невозможности стать отцом. Зачем ему это? И зачем ей рядом человек, который всегда будет подсознательно считать ее виноватой в том, что в их семье нет детей? Это не выглядит как счастье, как ни крути.
Рита утерла слезы и вызвала такси. Марку лететь десять часов. И еще добираться от аэропорта до дома. Потом он будет уставший и наверняка захочет выспаться, так что разговор стоит затевать завтра, а лучше послезавтра. Дольше тянуть нельзя — это слишком жестоко. А еще Рита очень боялась, что если не скажет сразу, то смалодушничает и промолчит, оставив этот вопрос повисшим в воздухе до того момента, как Марк снова прилетит в Россию. Нет, лучше уж рубануть с плеча, а потом уползти в угол зализывать раны и пытаться как-то жить с этим дальше. Не очень, правда, понятно зачем, но Рита надеялась, что когда-нибудь этот смысл вернется.