И это так меня ошеломило, что я поцеловала его. Мокрые от дождя губы ощущались прохладными на контрасте с горячим языком, так легко и правильно скользнувшим в мой рот, будто мы просто продолжили начатый когда-то поцелуй, идеально совпадая в нем друг с другом. Меня вело от его умелого напора, пронзало мурашками от втиснутых в меня бедер, от ладони, которая уверенно легла на мой затылок и притянула еще ближе, заставляя углубить поцелуй.
В ушах шумело от биения крови, поэтому я не сразу поняла, что дождь кончился. И как только я это поняла, ко мне будто вернулось сознание. Я отшатнулась от Кирилла, сбросив с себя его руки.
– Крис, – ласково позвал он меня.
– Прости, мне жаль, – я старалась казаться взрослой и циничной, но похоже, что у меня плохо получалось, – я не должна была тебя целовать. Забудь.
– Крис…
– Дождь кончился. Пошли – а то нас там бабушка заждалась.
И не дожидаясь его ответа, развернулась и зашагала обратно к даче.
Если бабушка и поняла, что между нами что-то произошло, то виду не подала. Поохала, что мы промокли, поругалась, что не позвонили ей, потом разогрела обед и быстренько покормила нас. А пока мы ели, быстро доделала оставшиеся мелочи: вынесла на улицу пакет с мусором, перекрыла газ и воду и переоделась.
Внезапной новостью для нас обоих стало то, что бабушка, оказывается, собиралась возвращаться в город своим ходом – на автобусе. Да, да, с пакетом неспелых помидоров, коробкой кабачков и двумя тыквами-переростками. На вопрос, почему она не хочет, чтобы Кирилл ее подвез, бабуля заявила, что это ужасно неловко и вообще она не хочет нам мешать.
Обаятельный Царев в два счета уговорил бабушку ехать с нами, без малейшего недовольства на лице забил багажник своей шикарной машины дарами осени, и мы выдвинулись обратно в город. Бабушке и правда было неловко, она ерзала на заднем сиденье, пытаясь занять там как можно меньше места, и от смущения тараторила всю дорогу, не закрывая рта.
Кирилл вежливо её слушал, задавал уточняющие вопросы, но при этом как будто был не здесь. Лишь изредка он выныривал из задумчивости и бросал на меня тяжелый изучающий взгляд, от которого внутри все вспыхивало огнем. Зачем я его поцеловала? Что за мазохизм? Натертые щетиной губы до сих пор горели, а на языке фантомно ощущался его вкус. И я с ума сходила, потому что хотела еще. Ужасно хотела.
– Вот тут останови, Кирюша, не заезжай во двор, я сама дойду, – засуетилась бабушка.
– Баб, ну чего ты, – протянула я раздраженно.
– Даже не думайте, Лидия Михайловна, я до дома вас довезу, – твердо возразил Кирилл, никак не отреагировав на уменьшительную форму своего имени.