— Что же, барышня, и не стыдно брату вашему по таким местам ходить?
И сплюнул на мостовую. Но по указанному адресу поехал.
— Вы, голубчик, прямо при входе Кирилла Сергеевича Астахова спросите. Пусть передадут, что тетушка его требует — дело важное и срочное.
С заданием возница справился быстро — через пять минут уже снова сидел на козлах. Вот только брата в игорном доме не оказалось.
— Не было, сказали, его нынче вовсе.
Шуре стало дурно при одной только мысли, что придется ехать на Набережную. И нужный адрес назвала извозчику почти шепотом. Тот аж присвистнул.
— Нет уж, барышня, как хотите, а я туда не пойду. И ко крыльцу не подъеду. Поодаль остановлюсь. А там уж как знаете. Только послушайте совета старика — не ходите вы туда. Домой возвращайтесь. Мыслимое ли дело — девице из хорошей семьи в такой притон соваться.
Но вернуться к тетушке, не выполнив поручение, Шура и подумать не могла. И дело было вовсе не в гневе Таисии Павловны — его бы она как-нибудь перетерпела. Тетушка гневалась по несколько раз в день — дело привычное.
Но от ее смелости сейчас зависело, быть может, счастье брата. Они с Кириллом жили у Таисии Павловны на правах бедных родственников. Из милости тетушкиной жили. Своих доходов у них не было. Брат пробовал работать клерком в какой-то конторе на Псковском проспекте, но оказался недостаточно внимательным, и места быстро лишился.
Сама Шура мечтала когда-нибудь стать учительницей, но понимала, сколь мала вероятность, что эта мечта осуществится.
Для Кирилла женитьба на Катерине Верещагиной была едва ли не единственным способом «выйти в люди», и Шура не хотела, чтобы брат лишился этой возможности из-за собственной глупости. Она не была меркантильна, но понимала, что если с тетушкой что-то случится, то они с Кирей окажутся на улице — с кузеном Евгением (единственным сыном Таисии Павловны, который жил в Екатеринбурге) они не были даже знакомы.
Повозка остановилась за несколько домов до нужного. Возница, как Шура ни уговаривала, в «гнездо разврата» идти отказался.
Она ступила на булыжную мостовую и огляделась. Этот участок Набережной был освещен несколькими фонарями, и особенно ярким было как раз крыльцо дома терпимости. Хозяева как будто ничуть не стыдились своего промысла.
Каждый шаг давался Шуре с большим трудом — к ногам будто были привязаны гири. Ступенька, еще одна.
Звякнул колокольчик на двери, и девушку обдало приторно-сладким запахом дешевой парфюмерии.
— Чего изволите? — услышала она такой же слащавый голос.
Она вздрогнула, подняла взгляд от ступенек.
Пышнотелая женщина рассматривала ее с нескрываемым любопытством.