— Дело? — рассеянно переспросила она. — Какое же?
— Мне показалось неудобным спрашивать подробности, — вздохнул Константин Петрович. — Вроде бы, разыскать ему кого-то нужно. Да и то не в Архангельске — в Екатеринбурге!
Она охнула, пошатнулась и упала бы, наверно, если бы Ларинцев ее не поддержал.
— Шурочка, да что с тобой — на тебе лица нет! — испугалась Дарья Михайловна.
Конечно, можно было найти кучу причин, побуждавших его отправиться за Урал, которые были бы не связаны с ней. Но она чувствовала, почти знала — он едет в Екатеринбург, чтобы разыскать ее!
— Вы знаете номер его каюты? — выдохнула она.
— Пятая каюта, верхняя палуба, — ответил Константин Петрович, глядя на нее с тревогой. — Но он, должно быть, уже сошел на берег. Да что случилось-то, Шура?
Она ничего не стала объяснять — не до того было. Ей было страшно, что она не застанет его в каюте. Что он уже не на корабле, а на причале. Что затерялся в толпе. Что они снова расстанутся, так и не встретившись. Что он не узнает, что она простила его.
Теперь уже было не до соблюдения приличий. Ей так хотелось увидеть его, что она неслась, не разбирая дороги. Схватилась за перила на лестнице, перевела дыхание.
Она не знала, что скажет ему. Разве важны тут слова? Что-нибудь придумает. Сердце подскажет.
Она еще издалека заметила открытую дверь в его каюту. Замедлила шаг, боясь, что та уже пуста. И сразу для себя решила — если он сошел на берег, то и она сойдет. Зачем ей Лондон без него?
Услышала какой-то звук в каюте и снова рванула вперед. И такой вот — запыхавшейся, с капельками пота на лбу и растрепанными от быстрого бега волосами — появилась у него на пороге.
Андрей стоял к ней спиной — защелкивал замки дорожного чемодана. Его шляпа и перчатки лежали на полке.
Силы у нее кончились ровно в тот момент, когда она поняла, что он тут, рядом. И сразу появились и смущение, и страх. Что, может быть, она ошиблась, подумав, что он остается ради нее, и каким же глупым тогда покажется ему ее поведение.
Но он обернулся, и она всё прочитала по его глазам — и удивление, и облегчение, и радость. А потом в них появились слёзы.
Он просто сказал:
— Шура!
И она перестала сомневаться и сделала к нему шаг.
— Ты мне не снишься, точно? — он сжал ее в объятиях так крепко, что ей стало трудно дышать.
Но она не пыталась высвободиться. Напротив, уткнулась ему в плечо, боясь поверить своему счастью.
Он не отпустил ее руку даже тогда, когда вслед за Шурой в его каюту прибежали Ларинцевы.
— Остаюсь на корабле, Константин Петрович!
А они уже поняли это и сами.