Он пожимает плечами, но ничего не отвечает. Оставшееся время я только и делаю, что наблюдаю за Александровной. Отмечаю про себя детали. У нее длинная, тонкая шея, на которой, с правой стороны, красуется маленькая родинка, едва заметная под воротником плотно застегнутой блузки. Александровна невысокая, может метр шестьдесят пять – шестьдесят семь. Ножки тоненькие, стройные. Вообще она вся такая миниатюрная и кажется пушинкой.
И как я так попал?
Она ведь совсем не моего поля ягода, а я ее хочу. Себе. Вот увидел и захотел. Как в сопливой мелодраме. И чего мне со всем этим делать?
Это будет самый сложный год.
Егор
Александровна воодушевленно рассказывает о литературе двадцатого века, проблемах общества, влиянии тех или иных событий на творчество поэтов и писателей целой эпохи. Ее вопросы задевают исторические события, так или иначе повлиявшие на творчество и жизнь людей в целом. Мы говорим в главной степени о таких событиях как: три революции, японско-русская война, первая мировая и гражданская войны.
Нужно отдать должное Александровне. Она совсем не тушуется, говорит четко и ясно, ее неуверенность и нервозность растворяются в воздухе, как только она начинает рассуждать о литературе.
Глаза горят, личико преображается. А она ведь действительно кайфует от того, что делает. И пока она говорит, я даже успеваю что-то записывать. Я вообще не гуманитарий, как и все присутствующие, физмат как-никак, но Александровну хочется слушать. И не только мне, даже Белый завис и внимательно ловит каждое сказанное Александровной слов. Впитывает и точно также, как и я, что-то записывает.
Все-таки есть что-то в Ксении Александровне, какая-то аура, что ли. Я вообще не особо в эту чепуху верю, аура-шмаура, но от этой малышки таким теплом веет и жизненной энергией, что хочешь не хочешь — поверишь.
И чего уж, если даже Белый в процесс включился, а он еще меньший гуманитарий чем я. Языки, правда, хорошо знает. На английском как на родном шпряхает и на немецком неплохо говорит. А вот с русским у него труба. Парадокс.
Пара заканчивается как-то слишком быстро. Мне мало, чертовски мало. Мало Александровны. Кажется, русский и литература отныне официально мои любимые предметы. А еще, кажется, я теперь всем сердцем ненавижу этот раздражающий звонок, доносящийся из коридора.
— Че застыл, хорош залипать, пошли, — Белый трясет меня за плечо. Я встаю, молча собираю вещи, бросаю их в рюкзак. Ага. Рюкзак и костюм — то еще сочетание.
— Иди, я щас, — бросаю другу, даже на него не глядя. Я на Александровну смотрю. Она не обращает на меня внимания, в этот самый момент смотрит в телефон и улыбается, так нежно, так открыто и как-то по-детски, а у меня кровь в венах закипает.