Ставит колючее клеймо на плече, отодвигая черную лямку, проходится языком по отметине от нее на коже. Меня разбирает крупная дрожь. Ощущения очень острые, не похожие ни на какие изведанные мной ранее.
— Ты такая красивая, — шепчет Миша, утыкаясь в основание моей шеи. Вторая лямка падает с плеча, уводимая его осторожными пальцами. — С ума меня сводишь.
Я прикрываю глаза лишь на секунду, чтобы немного унять головокружение от его слов и касаний, а уже через секунду лежу на полу, придавленная тяжелым телом.
Миша очень терпелив и неспешен, но в моей голове время течет по кривой, то замедляя, то ускоряя происходящее.
Я упускаю момент, когда под моими пальцами оказывается его голая спина, но по секундам могу расписать, как умело он выводил рисунок языком у моего пупка. Не помню, как оказалась на коленях, но точно могу посчитать сколько раз выкрикивала его имя.
Память не на моей стороне, но время — мой бесспорный союзник.
Я просыпаюсь с рассветом. Солнце не радует нас этим утром, но за окном уже светло. Несмотря на ночной марафон и то, что Марсель всё же потревожил нас единожды под утро, чувствую себя отдохнувшей.
Под моей щекой волосатая мужская грудь и я не отказываю себе в удовольствии ткнутся в нее носом, чтобы втянуть насыщенный запах секса, которым покрыта его кожа. Уверена, этот запах теперь витает в гостиной, насквозь пропитав злополучную шкуру медведя, на лестнице, которая оказалась своеобразной остановкой к спальне и на всей огромной кровати, которую мы хорошенько потревожили этой ночью.
От ярких воспоминаний по позвонкам бежит ток, оседая тянущим чувством внизу живота. Как я и предполагала, Миша — равно дикий, дикий секс. Теперь причины скоропалительного окольцевания приобретают смысл. Не сказать, что у меня никогда не было ничего похожего, но какие-то новые грани чувственного удовольствия мы явно раздвинули.
Соскальзываю с твердой груди и сажусь в кровати, прикрывая уголком одеяла грудь. Миша крепко спит, и его расслабленная поза с закинутой за голову рукой и красивым профилем снова рождает зуд в пальцах. Я должна сделать пару кадров.
Просто обязана, пока он не сопротивляется.
Тянусь к его телефону на комоде, открываю галерею фотографий и, помня, что у него забита память, а почистить вчера мы не успели, удаляю несколько не слишком удачных снимков. Затем навожу камеру на него, нависая сверху, и без зазрения совести делаю лучшие в его жизни фотографии. Скорее всего единственные, с его дикой нелюбовью к камере.
Он открывает глаза ровно в момент, когда я ловлю крупным планом его приоткрытые губы.