Я отрываю ступню от пола и веду пальчиками по мужскому колену вверх, как бы напоминая, на чем мы остановились. Мы же продолжим? Муж резко вскидывает голову и впивается в меня потрясенным взглядом. Что? Мы никогда не устраивали хорошей прелюдии?
— Кхм, — откашливается он. — Давай уложу его, — Миша подхватывает сына под спину и ножки и встает с ним на руках.
Оставляя меня недоумевать.
Хотя нет, все правильно, не будем терять время на эти игры.
Он подходит к кроватке, нагибается, чтобы уложить ребенка и прикрыть его одеялком. Я тоже встаю и ровно за его спиной начинаю расстегивать пуговицы на своей рубашке.
Раз, два, три — к тому времени как муж разворачивается, я снова топлес.
— Что ты?.. — разве взгляд голодного мужчины должен быть таким ошеломлённым?
— Уложишь и меня? — томно шевелю плечиками, пытаясь сбросить рубашку окончательно.
Миша делает решительный шаг ко мне, я поднимаю лицо вверх, готовая встретить его такие захватывающие губы по пути. Но он сгребает полы моей рубашки и снова укутывает меня, как ребенка.
— Я лягу здесь, — хрипло говорит он.
— Что? С чего это? — говорю громче, чем надо, и Марсель в кроватке тут же принимается кряхтеть.
Мой страстный йети‑обломщик снова отходит к детской кроватке и принимается ее раскачивать, как я несколькими минутами ранее.
— Тебе нужен отдых. Я займусь Марсом, — большая шершавая ладонь взмывает вверх и очерчивает лицо в жесте вселенской усталости.
— Серьезно? — брови сами ползут вверх. Точно евнух. А отношения у нас платонические.
Красота.
Кладу дрожащие неудовлетворённым гневом пальцы на пуговицы и уже в который раз за вечер продеваю их в петли.
От резко вскинутых бровей швы начинают ныть. Касаюсь подушечкой пальца кожи под дурацкими рубцом и чувствую что‑то липкое. Только этого мне не хватало.
— Черт, — смачно выругиваюсь.
В полутьме детской комнаты не разглядеть, что за мокрое пятно я растираю на пальце, но вряд ли из меня начал течь мед. Скорее уж яд выходит. Вместе с кровью.
— Что такое? — обеспокоенно интересуется муж, продолжая укачивать Марселя в кроватке.
— Да шов… намочила его, пока мылась, — снова прикладывают пальцами под бровь. Определенно, пошла кровь. — У нас есть пластырь?
— Надо посмотреть.
Миша отпускает кроватку с притихшим сыном и надвигается на меня суровой глыбой. Полумрак делает его черты лица более угловатыми и жесткими, а взгляд по‑настоящему темным. Разительные перемены с тем человеком, что сидел у моих ног буквально мгновения назад.
Он останавливается совсем близко и хмурит брови в уже знакомом жесте, разглядывая меня. Явно неудовлетворенный увиденным, становится ещё мрачнее. Можно смело вешать табличку «лицо анти‑секс».