Чёрный вытянул руку, ткнув в Прохора костлявым пальцем, и тот качнулся, ощутив, как глаза заволакивает туманом. Стоящий подле Митря встрепенулся, запуская камнем в колдуна. Дзинь! Ещё одно зеркало осыпалось тысячей серебристых осколков. Подобрав булыжник, Митря насторожился, прислушиваясь к наступившей тишине. Не различив посторонних голосов, бросился к Прохору:
– Тять, ты как? – он погрозил кулачком, глянув на трюмо. – У-у, говнище! Видать, кровью повязал! Есть ещё зеркала?
Прохор облегчённо покрутил головой. Дурнота отступала, и к задеревеневшему телу возвращалась подвижность. Обернувшись к окну, хотел указать на небольшое настольное зеркальце, но увидел, что оно исчезло. Сердце ёкнуло, ожидая дурное. Кинувшись к столу, он распахнул незапертый ящик и обнаружил, что бумаг в нём нет – внутри лежит лишь розоватый камень и мятая, но разглаженная записка с указаниями Чёрного. На всякий случай Прохор вытащил кварц, открыл тайник и, убедившись, что тот пуст, бессильно уронил голову на ладони.
– Всё, Митря. Тю-тю наши денежки.
К пруду Прохор решил выдвигаться затемно, когда деревенские разойдутся по избам и никто не проследит за его чародейством. Если уж камень может искать золото, значит, надобно попытать удачу. Всего раз, только чтобы выкупить на волю Авдотью. Митря протестовал, уговаривая остаться. Твердил, что негоже верить колдуну, да ещё и такому уродливому в посмертье. Осерчав на его увещевания, Прохор прикрикнул:
– Ты, что ли, выдашь мне пять тысяч, голова? Чтобы выкупить мать? А ну, пшёл отседава! Побил зеркала? Прибирайся! Чему ты там у своей Лукерьи научился?
Митря взялся за дело, а Прохор вытащил записку и принялся заучивать наставления, понимая, что на пруде читать будет несподручно. Когда хорошенько стемнело, переоделся в мужицкую одёжу, сунул за пазуху каменное яйцо, взял с кухни масляный фонарь и приладил к опояску нож, решив, что с ним против нечисти будет всё же поспокойнее. После отволок упирающегося Митрю на конюшню, навесил снаружи замок и, наказав сидеть без баловства, покинул двор.
Дорога к Сергиеву пруду занимала не более трёх вёрст, луна светила ярко, потому Прохор бодро вышагивал по вьющейся меж полей и лугов тропки, старательно отгоняя постыдные мысли, тянущие повернуть обратно. Трижды в ночи слышался какой-то шум, и он замирал, с содроганием прислушиваясь к шелесту трав и тихому шорканью, убеждая себя, что это заяц или лиса. Уже когда заступил в рощу и почуял запах прудовой воды, откуда-то сбоку раздался топот, треск ломающихся ветвей и под ноги ему выкатился Митря.