— Надеюсь, что всё же один найдётся… и помоложе меня! Иначе за кого же мне выдавать тебя замуж?..
Агниппа прыснула в ладоши — и покраснела до ушей.
Так разговаривая, они миновали узкий тенистый спуск меж каменных стен, ведущий из города к порту, и, пустив наконец коней рысью, выехали на пирс.
Море распахнулось перед Агниппой — бескрайнее и сияющее. В солнечной вышине пронзительно кричали чайки, и ветер, прилетавший из лазурной бесконечности, пах солью и водорослями. И сердце девушки неведомо отчего забилось быстрее.
— Боги… — только и смогла выдохнуть она.
Неужели они поплывут туда, в этот безграничный простор? Туда, где море сливается с небом?..
Дыхание перехватило от неведомого прежде восторга.
У причала покачивалось множество кораблей, привязанных к пирсу: одни, судя по всему, пока не собирались в плавание — на них оказались убраны не только вёсла, но даже и мачты; другие, напротив, готовились вот-вот выйти в море. Бегали и суетились портовые рабочие, разгружая прибывающие суда и загружая те, что только готовились к плаванию.
Мена, окинув взглядом порт, с досадой покачал головой:
— Греческих нет. Почтеннейший! — обратился он к проходившему мимо служителю порта. — Не подскажешь ли, какой из этих кораблей пойдёт в Афины?
Чиновник скользнул по Мена безразличным взглядом и лениво ткнул пальцем на стоявшую чуть дальше финикийскую униеру[1].
Вокруг этого корабля не бегали рабочие, не суетились чиновники — очевидно, она прибыла в Библ не сегодня и не сегодня собиралась отплывать.
Мена учтиво поблагодарил портового служителя, и они с Агниппой направились к указанному кораблю. У его сходен путешественники спешились и, привязав коней к швартовочному камню, поднялись на борт — пустую голую палубу. Зачехлённая мачта лежала у дальнего борта.
Видимо, услышав шаги по настилу, из палубного люка навстречу посетителям поднялся тучный человек в богатом восточном халате. Лицо его обрамляла густая чёрная борода. Маленькие глазки мутно и недружелюбно взглянули на бедно одетых гостей.
— Ну? — неприветливо буркнул он, обдав их запахом вина. — Чего надо на моём корабле?
— Мы бы хотели… — поглубже вдохнув, начала Агниппа, но её довольно бесцеремонно прервали:
— С каких пор дети позволяют себе говорить за старших?
Торговец рявкнул это и скривился, словно собственный крик вызвал у него приступ головной боли.
Царевна вспыхнула, судорожно вздохнула — и промолчала, гневно поджав губы. Заговорил Мена.
Он учтивейшим образом поклонился — на персидский манер, скрестив руки на груди, — и в лучших традициях придворных вельмож начал витиеватую речь: