Агниппа подняла взгляд — и увидела над собой увенчанную шлемом голову богини, её чистые синие глаза и ясный лоб. А какой взор! Царевне он показался и ласковым, и мудрым, и спокойным… и немного печальным. Богиня словно говорила: «Девочка, девочка… Сколько тебе ещё придётся испытать… Но не бойся. Всё — к лучшему».
И тут Агниппе показалось, что статуя грустно улыбнулась уголками губ — и покачала головой!
Царевна коротко вздохнула и потеряла сознание.
Жрец тихо подошёл к ним, нагнулся и мягко положил руку на плечо Мена. Советник услышал его негромкий, необыкновенно добрый голос:
— Встаньте, чужеземцы. Ваши враги теперь далеко отсюда, вы в безопасности. Не бойтесь ничего — вы под высоким покровительством Афины Паллады, и здесь, в её городе, с вами не случится никакой беды. Встаньте.
Мена поднялся. Агниппа продолжала лежать, обняв ноги богини.
Мена склонился над своей приёмной дочерью.
— Агниппа? Агниппа, что с тобой? — встревоженно позвал он. — Всё кончилось. Мы в безопасности.
Не дождавшись ответа, старик взял царевну на руки.
— Она без сознания! — воскликнул он.
— Это девушка?.. — изумился жрец. — Бедняжка, сколько же ей пришлось пережить…
— Да, мы пережили немало, — задумчиво ответил египтянин. — Но прошу, помоги ей.
Жрец извлёк из складок своего хитона маленький хрустальный флакон с какой-то жидкостью, отвинтил крышку из золота и поднёс к ноздрям царевны. Та глубоко вздохнула, веки её затрепетали — и она открыла глаза.
И сразу тревожно взглянула на Мена.
Старик улыбнулся — радостно и ободряюще, с блестящими от слёз глазами.
— Всё! Всё! — выдохнул он. — Всё кончилось, дочка, всё!
Мена бережно поставил Агниппу на ноги. Девушка какую-то секунду стояла, словно не веря, а потом, когда полностью осознала, что всё кончилось и всё позади, такой груз свалился с её души, что царевна не выдержала. Слёзы потоком хлынули по её щекам, она обвила своего верного советника и приёмного отца за шею руками — и разрыдалась у него на груди.
И эхо Парфенона разносило её рыдания под сводами храма — вместе со щебетом ласточек и рокотом далёкого моря. И ветер задувал через портик, и нёс с собой запахи нагретой земли, травы, луговых цветов… Запахи лета.
И было в этом что-то извечное, глубокое, как корни самого бытия.
Спокойствие и умиротворённость царили здесь.
Мена обнимал девушку за вздрагивающие плечи и улыбался сквозь слёзы. А жрец, глядя на них, молча размышлял, сколько же пришлось пережить этим людям и какие же испытания выпали на их долю. И говорил сам себе, что ни за что на свете не хотел бы пройти через то, через что довелось пройти им.