— Царь, я узнал, — склонившись к уху Агамемнона, шепнул он.
Успевший почти забыть о забавном эпизоде на площади, Атрид даже не сразу понял.
— Что узнал?.. А, ну да… — он устало улыбнулся и кивнул уже без видимого интереса: — Ну, рассказывай.
— Живут у западной стены. Хозяйство — так себе, ни то ни се. Не сказать чтобы нищие, но и богатыми их назвать нельзя. Соседи сказали, что девчонка сирота, афинянка только по матери. По отцу — не знаю. Говорят, приехала из Беотии, из Фив. За ней присматривает ее опекун, старичок. Египтянин. Вроде как друг ее отца. Живут в городе два года и уже получили гражданство… с помощью жрецов Афины. От тех я ничего толком не добился о причинах подобного покровительства, но, если ты дашь мне письменный приказ…
Агамемнон подавил зевок и махнул рукой.
— Не надо. Благодарю, Ипатий. Ты свободен. Можешь попировать с остальными или идти домой.
Советник поклонился и спустился с царского возвышения в зал.
Атрид встал с трона и направился к лестнице драгоценного черного дерева, что поднималась из пиршественного мегарона наверх, к антресолям, ведущим к жилым комнатам. Махнув сверху рукой соратникам и друзьям, царь попросил их не прерывать веселье из-за его ухода — и скрылся в своих покоях.
Огромная спальня была тиха и темна, лишь еле слышно снизу доносился шум продолжавших веселиться гостей. Лунные лучи ложились на ковры на полу, серебрили стоявшие на шкафах и полках безделушки, а огромное ложе тонуло в уютной темноте.
Небрежно бросив одежду на спинку кресла и стащив с ног сандалии, Атрид с наслаждением рухнул на прохладные простыни и вытянулся во весь рост.
Боги, как он устал!
Сон пришел быстро, но, когда Агамемнон вновь открыл глаза, за окном по-прежнему царила темнота. Отвыкнув в походах долго прохлаждаться, царь чувствовал себя полностью отдохнувшим и выспавшимся.
Судя по тишине, советники и царедворцы разошлись по домам — или отправились праздновать в город. Во всяком случае, снизу шума не доносилось. Наверное, даже рабы уже спали, утомленные застольем.
Наверное, лучше всего сейчас было бы снова заснуть.
Увы, сон никак не желал возвращаться.
Агамемнон ворочался с боку на бок, пробовал считать до ста, вспоминал Персию — ее снежные горы, солнечные города, быстрые бурные реки… Предания, легенды… Потом в голову стала лезть всякая чепуха. Да еще с улиц едва слышно доносились ликующие крики — Афины праздновали победу.
Поняв, что уснуть не получится, царь поднялся и, завернувшись в длинную белую хлену[2], задумчиво начал бродить по комнате.
Ему было немыслимо скучно.