Процессия мрачных, все как один одетых в черное, пришла внезапно, и Пегаллос вынужден был их принять. Аэроманты были одеты в одинаковые костюмы наподобие монашеских ряс, с одним лишь отличием, что вместо подола костюм заканчивался мешковатыми черными брюками-зуавами. Головы их были скрыты одинаковыми черными платками, плотно прилегающими к голове, а лица скрыты мрачными резиновыми масками противогазов, гофрированные трубки которых уходили куда-то под плотную черную ткань одеяния. Невозможно было даже отличить мужчину от женщины — все они были одинаковыми, и выделялась среди них лишь одна, та, что носила на голове помимо платка странный высокий головной убор, явно религиозного значения, и, как вся остальная одежда, черный, как самые глубокие подземелья Плиоса.
— Уважаемая иерея Охимна! — Пегаллос, недовольный приходом аэромантов, тем не менее строил из себя гостеприимного хозяина.
На него всем, кто пришел в его дом, было совершенно наплевать. Черные фигуры в противогазах, вытащив из-под одеяний длинные, изогнутые кинжалы, быстро рассредоточивались по дому, оттесняли хозяина к дальней стене, обеспечивая безопасность своей госпожи. Иерея, безмолвно глядя на Пегаллоса морщинистыми светлыми глазами через мутные окуляры противогаза, уверенно прошла вперед и заняла удобное, дорогое кресло. Пегаллосу же оставалось стоять перед ней, словно нашкодившему мальчишке.
— Ч-чем… — сглотнул он, чувствуя, как по лбу стекает капля пота. — Чем обязан вашему визиту?
Но черная фигура молчала, как и молчали остальные, что пришли вместе с ней. За все время, что они находились здесь, в этом цехе, никто из аэромантов не проронил ни слова. Там, снаружи, народ расступался перед ними, люди прятались по домам, жались к стенам в страхе перед этими существами. Каждый знал — эти мрачные монахи могут не только лишить весь твой цех кислорода, но и много чего еще. Чего стоят только их легендарные пневматические ружья, стреляющие металлическими шариками, что разрываются внутри плоти своей жертвы.
В комнату, где Елена одевала Техея, постучали. Елена, вздрогнув, зыркнула на дверь, нахмурилась. Никто не должен был отвлекать ее от процесса, ведь ей было приказано самой привести юношу к господину, а значит, что-то было не так. Ее тонкая, тут и там покрытая пластырями рука потянулась к длинным ножницам, лежащим в шкафчике, а маленькие, чуткие ушки прислушивались к каждому шороху за дверью. К несчастью девушки, аэроманты вообще почти не разговаривали вслух — двое, что стояли за дверью, быстрыми, резкими жестами что-то обсуждали. Разговор был коротким, содержательным, и, кивнув друг другу, аэроманты ударили ногами в дверь, сшибая ее с петель и придавливая ей девушку в одеянии служанки.