В палате становится светло, и мне приходится открыть глаза. Медленно, неохотно. Тут же прищуриваюсь от слепяще ярких солнечных лучей и недовольно морщусь. Всматриваюсь в женский силуэт, застывший у окна. Изображение плывёт, но я итак знаю, что это мать.
– Максим, доброе утро, – заметив, что я проснулся, она спешит ко мне.
Ласково касается руки и присаживается рядом.
Доброе утро. Это вряд ли...
– Как ты себя чувствуешь, дорогой? – сжимает пальцы правой ладони и заботливо поправляет одеяло.
Мне даже сказать ей нечего. Тихо отвечаю нейтральное «нормально» и снова закрываю глаза. Чувствую нестерпимую боль во всём теле. Вот так сразу и не скажешь, что приносит больший дискомфорт: мигрень, поломанные кости или пострадавшие внутренние органы. По ощущениям меня будто в мясорубке перекрутило.
– Следователь приходил и журналисты, врачи их к тебе не пустили. Человек недавно вышел из комы, а они лезут со своими вопросами! – ворчит, дотрагиваясь до моего лба. – Оленька вечером придёт, завал на работе.
Облизываю языком пересохшие губы, и мать тут же вскакивает со стула.
– Пить хочешь? Сейчас-сейчас, милый.
Пока она суетится, я осматриваю своё туловище. Левая нога и бедро зафиксированы. На груди и плече красуется давящая повязка. Кисть в гипсе. Пытаюсь приподняться на кровати, но ничего не выходит. Сил нет. Вообще. Это пугает ни на шутку.
– Лежи, сынок, я сама.
Она прислоняет к моим губам стакан, чуть наклоняет его, и я, повернув голову набок, делаю пару глотков желанной жидкости. Тороплюсь и тут же начинаю кашлять. Это простое естественное действие напоминает настоящую пытку, потому что грудину тут же пронзает резкая боль. Не вдохнуть толком, не выдохнуть.
Обессиленно откинув голову на подушку, жду, когда она ослабнет. Часто и хрипло дышу, но кислорода всё равно не хватает.
– Милый…
Мать прижимает ладонь ко рту и с тревогой в глазах смотрит на то, как я, стиснув зубы, пытаюсь привстать. Не получается. Сжимаю сильнее челюсти, чтобы позорно не заскулить.
Твою-то налево…
– Так… доброе утречко, не надо пока так активничать, – слышу бодрый женский голос. – Сейчас измерим давление, вколю обезболивающее и поставлю капельницу. Потерпите.
Честно говоря, мне плевать на те манипуляции, которые производит медсестра. Я думаю лишь о том, что вот таким немощным как сейчас, я не был никогда.
Дожился, даже воды выпить не могу без посторонней помощи.
– Ох, Иван Петрович, – мать здоровается с вошедшим в палату врачом.
– Галина Юрьевна, вы снова в больнице ни свет, ни заря! – недовольно отвечает ей он. – Я же вам сказал, отдохните. О вашем сыне есть кому позаботиться.