— Я взял подсвечник, — показывает на него, держа в своей руке, а затем поджигает.
Мы заходим внутрь всего лишь подвала дома, а ощущение такое, будто в подземелье. Во всяком случае, думаю, там также мрачно, сыро и холодно. Брр. Мерзко как-то и неприятно.
— Видишь дыры внизу, Лен? — мальчишка ставит подсвечник на какой-то допотопный покосившийся стол и кивает вниз, на пол.
— Ага, — отвечаю, а у самой настроение падает ниже плинтуса.
Еще одна неприятная вещь — дырки, терпеть их не могу.
— Заливай суспензию туда, крысы должны умереть от запаха этой настойки, — произносит, а потом протягивает мне один из бутыльков из своей набедренной сумки.
Я сглатываю, откупориваю крышку и морщусь.
— Фу, ну и вонища, — констатирует за нас двоих белка.
— Кха… Кха… — откашливаюсь, нагибаясь и упираясь одной рукой в колено.
Мама дорогая, из чего это делали? Ужас несусветный.
— Сгочно рей, Гена, — зажимая лапой нос, гундосит Зинка.
Завидую ее лапкам. У меня в отличие от нее лапки, тьфу ты, то есть, руки заняты, так что я лишь периодически задерживаю дыхание. Стараюсь управиться быстрее, чтобы не вдыхать этот ядовитый смрад дольше положенного. Одна дырка, вторая, третья, четвертая… А-а-а!
— Крыса-а-а! — чуть ли не плача, отскакиваю, когда одна из них выбегает наружу, попискивая и шатаясь из стороны в сторону.
Мы с Зинкой повторяем ее пируэты, только стараясь уйти подальше от нее, вот только она будто слепая, тыкается туда-сюда, а потом хоп! И падает навзничь, не шевелится.
— Иди, проверь, жива ли, — даю напутствие Зинке, но та лишь крепче вцепляется в меня коготками.
— Ага, нашла дуру, сама иди, — идет белка в отказ.
Тиль в этот момент совершенно не обращает внимания на наши писки-визги, продолжает споро заливать суспензией крысиные дыры из подпола.
— Вон палку возьми, — почему-то шепчет моя “помощница”, поворачивая мою голову в сторону стола.
Я делаю пару осторожных шагов, беру в руки длинную ветку, кажись, и тыкаю ею в кринолийскую крысу. Отскакиваю, но она не встает, продолжает лежать навзничь без движения и признаков жизни.
— Фух, — выдыхаю с облегчением, даже с благодарностью смотрю на флакон.
Работает-то настоечка, работает! Не соврал этот Журф, надо бы ему пирога занести.
— Пирога? — тут же вскакивает бодрячком Зинка, услышав то, что ей нужно. — И мне, и мне.
— А тебе-то за что, трусиха? — фыркаю, высматриваю не залитые жидкостью дыры.
— Как это за что? Я же твоя моральная поддержка, — тут же гордо выпячивает грудь. — И ты это, еще раз ткни для верности, а то что-то неспокойно мне за мои пищевые запасы. Неча мое трогать!