– Я его мать еще знала. Связалась она не с тем человеком и забеременела. Ее на улицу выкинули. Тоже первая любовь… Я тогда что только ни делала. Как ни убеждала Кару, что девушка честь блюсти должна. Не по нашим традициям это – с мужчиной ложиться, а она, дуреха, полюбила. На беду свою. Ждала, что ее замуж возьмут, а потом…
Понимаю, что затем ничего хорошего не было, но все равно вопрос слетает с губ:
– Что с ней случилось?
– Она обесчещенная, лишенная всего оказалась на улице, да еще и беременная. Плохое питание, скитание по каморкам, все на здоровье оставило след. Ребенок родился хилым, говорили, что не выживет. Только я к ней в больницу пришла, помогала чем могла. В тайне, конечно. Если бы моя семья узнала, могли так же отвергнуть.
Рения тянет руку в карман и достает платок. Вытирает нос, словно опять переживая былое, у меня же сердце сжимается.
– Помню, как пришла к ней, а она рядом с кювезом сидит, бледная, с синяками под глазами, отрывает остекленевший пустой взгляд от младенца, обвитого трубками, и мне в глаза смотрит. Я запомнила этот ее взгляд. Так безнадежность выглядит.
Рения теребит черную юбку, смуглые пальцы сжимают ткань.
– Подлетела к ней тогда в ожидании худших новостей и сжала ее руку, а Кара будто сквозь меня смотрит и по щекам слезы текут.
– Врачи говорят, мой сын умрет. Не выживет. Слишком слаб.
И такая боль в ее голосе слышна была, что я замолчала.
Все слова выветрились.
– Всевышний поможет, откроет дверь… – лепетала бессвязно, а она сжимала мою руку и в черных глазах огонь ее тогда вспыхнул. Словно жизнь возвращаться начала, желание бороться проснулось, и я до сих пор помню ее слова:
– Знаешь, как я назову своего сына, Рения?
Улыбнулась дрожащими губами, а я головой покачала, понимая ее отчаяние и не зная ответ.
– Поверье я вспомнила старое. Бабка еще рассказывала, что в старых именах сила есть наших предков. Мой мальчик должен выжить, понимаешь? Он единственное, что держит меня на этой земле. Ему нужно бороться и жить. А это сможет только Тургун – Живучий. И пусть это имя ему оберегом станет…
Рения опять обращает на меня свой взгляд, а у меня ком в горле и слезы непролитые душат.
– Правду она сказала. Живучий он. Всегда выживал, как бы жизнь его ни била, ни ломала. Он падал, но на колени ни перед кем не вставал…
Открываю рот, хочу что-то спросить, но голос не слушается, мне будто связки перерезали и в душе зарождается дикая боль.
Матвея вспоминаю.
Как брат так же лежал на процедурах, маленькая крошка, обмотанная проводами… А я за ним как привязанная ходила, тайком проскользнула в палату. Помню, как пальцы на стеклянную перегородку положила, холодную. Брат на меня взгляд перевел засыпая, а я безмолвно плакала, пока Марина меня не отогнала…