Чувствую жгучий стыд, но одергиваю себя от этой мысли.
Вообще-то бандит здесь он, похитивший меня.
Бунтарский дух поднимается, и я вскидываю подбородок, не хочу доставлять Монголу лишнее удовольствие, гашу смятение, пусть кожа горит и полыхает. Я отбрасываю волосы движением головы. Разворачиваюсь и быстро выключаю свет, выхожу из кладовки. И да. Мысленно показываю определенный палец высокомерному дикарю.
– Так, иди накрой на стол в гостиной. Скоро садимся ужинать.
– Что?
Отставляю тарелку с салатом, который только что нарезала.
– Ты ведь услышала, что я сказала.
– Да… просто я не думала… я думала, что перекушу на кухне с вами.
Приподнимает бровь и понимающе кивает.
– Не хотела попадаться на глаза Гуну?
Прячу глаза. Я знаю, что мне предстоит еще огрести за свой проступок. Монгол не из тех мужчин, которые бросают слова на ветер. Он сказал, чтобы я не думала о побеге, а я его совершила. Греет душу разве что та мысль, что он грозился не спасать меня, но все же сжалился…
Выдыхаю тяжко.
– Если хозяин захочет тебя увидеть, Слава, он тебя найдет.
– Я понимаю.
– Так что на стол накрывать придется и даже поужинать. С хозяином. Ты ведь не хочешь голодной ходить?!
Опять вскидываю глаза.
– Я думала, с вами…
– Главное то, что думает Гун, а он дал четкие указания. Хозяин хочет, чтобы ты села с ним за стол как гостья. Не зли его просто. Так что иди, возьми тарелки и расставь. Как выйдешь, прямо по проходу, а затем налево.
Нехотя поднимаюсь. Беру тарелки со столешницы. Рассматриваю красивый орнамент. Даже в доме в самой глуши хозяин не поскупился на роскошь.
Почему-то вспыхивает злорадство, смотрю на тарелку и попутно думаю: не уронить ли ненароком.
Дуреха. Знаю.
Ценю чужой и свой труд, поэтому спокойно расставляю все необходимые приборы, затем блюда, салаты.
Ухожу с головой в процесс. Когда заканчиваю, выдыхаю.
Рассматриваю пространство. Во всем чувствуется восточный мотив, что неудивительно. В камине полыхает огонь. Здесь приятно, свет чуть приглушен и на стенах картины. Уютно как-то. Отстраняюсь от всего. Подхожу к стенам поближе и рассматриваю пейзажи, замираю на одном наброске.
На нем изображен пустырь. Просто земля в рытвинах и небо, бескрайнее, бесконечное и в самой дали маленькой кляксой, наверное, человек, странник, идущий по пути одиночества.
Я так чувствую, так вижу. Картина передает настроение, втягивает, заставляет разглядывать каждый мазок.
Мурашки начинают бегать по спине от какой-то смутной тревоги, которая просыпается в душе от созерцания этого одиночества.
Низковатые, хриплые вибрации за спиной заставляют все волоски подняться дыбом, тело окаменеть и пропустить ледяной импульс в позвоночник, когда ухо опаляет мужское дыхание: