Безумно хочется отпрянуть, увеличить расстояние, чтобы не подпадать под эту ужасающую энергетику, но не могу двинуться, меня словно прибило к полу, и я облизываю губы, когда сканирующий взгляд Монгола останавливается на моих устах.
– О чем именно ты сожалеешь: о картине или о себе?
Голос у него такой гортанный, что у меня все внутри вибрирует и в животе сжимается спираль, и злость обдает жаром из-за его пренебрежительного тона и того, как он общается. Свысока. Словно с нашкодившим котенком.
– Обо всем сожалею! О том, что в моей жизни появился Айдаров, а затем и ты! Беседуешь со мной как ни в чем не бывало, а я чувствую, знаю, что за побег мне еще предстоит нести наказание. Потому что ты чертов псих, повернутый на мести!
Что-то вспыхивает в глазах мужчины, зрачки расширяются, затапливают радужку, наклоняется совсем близко и меня обдает терпким запахом: ментоловая свежесть напополам с сандалом.
Все. Выбесила. Как пить дать. Понимаю это, но вытягиваюсь как струнка. Человек не может все время бояться. Пружину, если сильно прижать, то она потом больно ударит.
– Ты хочешь продолжить то, на чем мы остановились в спальне?
– Нет… – слово застревает в горле, неожиданно сухом, как пустыня.
– Ты либо маленькая лгунья, либо отчаянно веришь в свою ложь. Наблюдала за мной, я видел, как смотрела, чувствовал твой взгляд…
– Это запрещено?!
Вскидывает покалеченную бровь.
– Ну почему же, я разрешаю смотреть.
Отпускает меня резко и отходит к окну. Монгола привлекает собачий лай, но он быстро стихает, а я всецело обращаю свое внимание на варвара.
Он стоит ко мне как бы боком, смотрит вдаль, словно я перестала для него существовать и сейчас он где-то в своих мыслях и до слуха доходит, как Тургун проговаривает вскользь:
– Малышка, оказывается, на редкость проницательна. Ты удивительно правильно назвала картину, Алаайа. “Одиночество”. Когда-то я так ее назвал…
Ответил вроде и мне, а ощущение, что не здесь он сейчас, не со мной. В мыслях своих, воспоминаниях. И что-то в моем сердце тянется к Гуну. Хочется подойти и уткнуться подбородком в эту широкую спину, обнять.
Хочу понять его, узнать, какие тайны он скрывает. Присматриваюсь.
Мой похититель опять в черном одеянии. Почему-то ловлю себя на мысли, что это единственные цвета, который он носит. Исключительно темные, мрачные. Сейчас Монгол в классических брюках и в сорочке с закатанными рукавами. Видимо, это любимые цвета в одежде, а может, и извечный траур. Все может быть.
Бросаю взгляд в сторону выхода. Хочется вернуться на кухню. К Рении. В обществе старушки я чувствую себя комфортно, будто под защитой.