Около кровати уже сгрудились все, кто был в комнате.
– Теперь мешаем, не «раз-два-три» мелкой фасовкой, и не сдвигом, а двойным погружением, видишь, как. Теперь вот по кругу расклад. Кручу, верчу, погадать тебе хочу. Всю правду карты скажите, ничего не утаите. Вот это на сердце, то под сердце, это в голову, это в ноги. Понимаешь, что кладут в ноги? На что наплевать, растереть и выбросить. Вот тебе в правую руку. Это в чём ты права, это в левую, в чём не права. Что было, что будет, чем дело кончится, чем сердце успокоится. Всё, всё остальное фух, забудь. Кстати, видишь, на бубновую гадаю. Правильно? Ты ведь бубновая?
– Светленькая. Значит бубновая. Вон кто тёмненькая – трефовая.
– Ой, дурочки с переулочка. Бубновая – девочка значит. С мужиками не чпокалась, замуж не выходила. Всё понятно? А то разложи что не так – чужую судьбу мерить будете. Не так жизнь пойдёт.
Татьяна залилась краской.
– Продолжим? Вот что у тебя в голове. Дом родной, дорога, подружка. Так, ничего особого. Ну не в том, что дом не особое – думаешь ведь о доме – думаешь. И о том, что сюда приехала, думаешь...
Врал Валерка самозабвенно. Он, конечно, не слишком знал каждую, но им пока этого и не надо было. Сегодня он ставил себя...
А наутро к нему потянулись... Не успел он с полотенцем на шее выйти по нужде малой и великой из вожатской, как дверь из двадцать первой приоткрылась, и хитрая мордочка Светки Морозовой с бровками домиком показалась оттуда:
– Валер, а ты мне сегодня погадаешь?
– Вот прямо тут. Брысь досыпать свои десять минут. После завтрака занимай очередь.
– Чур, я первая!
И она пришла. Да не одна. Но это было после завтрака, а на утреннюю линейку отряд выводил уже не он, а командир отряда. А он только смотрел, как Анночка, где уговорами, где приказами направляет девчонок в нужную сторону. Как всегда, проблемы возникли опять с Деревянко. Хитрая деваха просекла, что Валерка немного самоустранился, и вновь притворилась спящей, то ли ей неможется, то ли ещё что.
– Валер, что делать? – подошла, наконец, к нему Батурлина, когда все остальные были уже на улице, а та поваливалась в постели, словно принцесса.
Валерка посмотрел на часы:
– Я засекаю время, скажи, что, если к началу линейки она не будет в строю – горько пожалеет.
Валерка понимал, что, скорее всего, подойди он сейчас, Оксанка бы пару минут покобенилась, но пошла бы, показав всем, что вот ему она, так уж и быть, слегка покорится, а какой-то командирше – чести многовато. Но ему захотелось, чтобы кидать фортели вздорной хохлушке больше и в голову не пришло. Поэтому он зашёл к себе и, написав на нескольких листочках короткую фразу, спустился к отряду.