Как вскоре оказалось – увы, преждевременно.
На следующий день Родионов, несмотря на свои слова накануне, к нам не приехал. И я сама не могла понять, что чувствую по этому поводу. Точнее, чего во мне было больше – разочарования или облегчения?
Сейчас, когда хотелось только покоя и тишины, было очень трудно разобраться с тем, что чувствовала по отношению к отцу своего ребенка. После всего пережитого казалось, что все чувства из души просто взяли и вытравили. И не осталось ничего, кроме желания побыть наедине с самой собой. Наконец-то расслабиться, привыкая к мысли, что никто больше не пытается отобрать моего ребенка.
Хотя слова матери так и не шли у меня из головы. Я ведь и сама понимала причины, по которым Илья мог мне не верить. И также сознавала, что даже думая обо мне самое худшее, он не пытался отобрать у меня ребенка. И это, наверно, само по себе значило многое.
А еще меня буквально преследовало воспоминание о его глазах, какими они были в тот момент, когда он говорил, что любит Снежану. И меня. И поверить в это было очень легко, но я боялась снова надеяться на то, что казалось несбыточным.
Но с одним упрямым фактом, тем не менее, я ничего не могла поделать. Я скучала по Родионову. Понимание этого пришло вместе с досадой от того, что он не звонил и не приезжал. И было приправлено мыслями о том, где он сейчас и с кем.
Возможно, нашел утешение с еще одной первой попавшейся девицей, каковой для него когда-то была и я сама. А может, даже решил вернуться к жене. Хотя в последнее я не верила. Но все равно продолжала себя накручивать вместо того, чтобы позвонить первой.
Тем не менее, сделать это мне все же пришлось. Вот только уже совсем по иному поводу.
Когда раздалась трель дверного звонка, я была дома одна. Подойдя, заглянула в глазок и к своему удивлению увидела на площадке полицейского. Сердце вдруг тревожно забилось, хотя особых причин к тому не было. Вероятнее всего кто-то из соседей устроил очередной пьяный дебош и участковый просто хотел опросить нас по данному поводу.
С этими мыслями я открыла дверь. И тут же увидела за ней не только полицейского, но и прикрепленную к нам патронажную медсестру. И выражение ее лица – хищное и злорадное, меня откровенно пугало.
Тут же вспомнилось, что мама говорила о ее визитах. Похоже, не застав нас с дочерью дома несколько раз, эта женщина решила привести подмогу.
Причин волноваться, казалось, не было. Если она забила тревогу по поводу того, в порядке ли мой ребенок, то я могла показать им свою целую и невредимую дочь и послать обоих… расследовать что-то действительно стоящее их внимания.