– Пошляк, – смеюсь и закрываю лицо ладонями, чтобы он не увидел, насколько я покраснела. Потому что я делала ведь тоже самое.
Но мысль, что мы могли делать это одновременно заводит так, что я уже почти не могу бороться с волнами возбуждения.
И вдруг я понимаю, что не хочу отказываться от него, потому что Свете так хочется. Я и так слишком многим уже пожертвовала. Не хочу ещё и Ромой. И пусть у нас с ним, возможно, ничего не сложится – это жизнь, но я имею право быть счастливой.
– Хочешь, я поговорю с ней? Объясню всё. Поверь, я умею очерчивать границы. Сразу разлюбит.
– Нет, не надо. Она успокоится.
– Думаешь? – в голосе сомнение, а я киваю, хотя вовсе не уверена в своих словах. – Как хочешь.
– У меня ещё есть вопрос… важный.
Рома разводит руки, показывая, что открыт любым вопросам, и я решаюсь:
– Я понимаю, что ты можешь и соврать, но у меня просто принципы и вообще… у тебя есть кто-то? Ну, постоянная женщина, любовница…
Господи, какая я дура? Это же надо было. Чёрт, опозорилась.
Я снова отворачиваюсь, а Рома поднимается со своего места и быстро огибает стол.
– Иди сюда, – не просит, нет. Приказывает. – Смотри мне в глаза.
Я не могу сопротивляться, хотя очень хочется. Но не могу, не выходит.
– Положи мне руку на сердце.
Снова подчиняюсь, а под ладонью бьётся сердце так часто, что даже пугаюсь.
– Чувствуешь? Оно колотится, как безумное, когда ты рядом. Я увидел тебя в раздевалке и переклинило. Понимаешь меня?
Я не могу ничего говорить, утратила всю волю и просто медленно погружаюсь в омут его чёрной радужки. Она засасывает меня, а сердце колотится всё громче, а я, кажется, слышу, как кровь шумит по венам. Моя или его? Или наша общая?
– И я хочу тебя. Не Свету, не Лену и не Марию Семёновну. Тебя. Вопрос закрыт?
– Да, – выдыхаю и обнимаю его за шею. Тянусь навстречу, словно умирающий за стаканом воды. Мне нужно его поцеловать, очень нужно.
Внутри растёт новое и необъяснимое чувство, название которому я не знаю, а глупое сердце клокочет в каждой клетке тела, и звук этот африканским барабаном в ушах.
– Пойдём в номер, – говорю, дурея от своей смелости, а губы мои замирают в миллиметре от его. Наше дыхание сливается в одно, и пахнет оно магнолиями.