– Если я спрошу о той кукле на мои двенадцать, тоже самое услышу?
Киваю, потому что ту куклу тоже купила я.
– Но алименты он выплатил, так что хоть в этом не могу его обвинить. Не сразу, но выплатил.
Маша переплетает наши пальцы и молчит. Взгляд потерянный, грустный, а я закусываю щёку изнутри, жду.
– Мама, расскажи мне об отце. О нём, настоящем.
И я рассказываю, как любила его когда-то. Как еле выжила, когда он оставил нас, как рыдала в подушку и разбивала себя на части, пока никто не видел. Как пахала за троих: днём учила детей танцам, а после занятий мыла в танцклассах полы. О том, как Женя появился вновь через несколько лет, Маша бросилась ему на шею, а он наплёл, что плавал в далёких морях, потому не мог вернуться раньше. И так было раз за разом, и Маша верила и смотрела на него с обожанием. Обо всём рассказываю.
О конфликте с мамой, о купленных якобы от лица Самохина подарках. О его уникальной способности просирать все шансы. И в подробностях о том, как набросился на меня сегодня. Об этом говорить больнее всего, но я должна. Мне вообще больно говорить, но я обязана, иначе однажды может стать слишком поздно.
– Ты отдала ему все свои деньги, – вспоминаю, а Маша вскидывает на меня удивлённый взгляд.
– Костик сказал?
– Да, и я благодарна ему. Твой Костик – очень хороший человек, он любит тебя, заботится и волнуется. И деньги – это ерунда, они всегда уходят и приходят. Но я очень испугалась, что Самохин тебя использует и выбросит, как делает это со всеми, кто его любит. Он паразит, понимаешь? Не умеет сам справляться, всегда ищет, где глубже, предаёт. Является, когда ему вздумается, а после исчезает, когда считает нужным. Это стало последней каплей. Эти деньги твои, меня это взбесило, потому что он не имел права у тебя ничего брать.
– Он сказал, у него какие-то проблемы. Сказал, что нужно кому-то долг отдать, иначе ему будет плохо. Я испугалась.
– Моя милая добрая девочка, – говорю. – Иди ко мне.
Маша кладёт голову мне на плечо, как в детстве, я глажу её по светлым «самохинским» волосам, а она плачет. Но это нужные слёзы, они очистят от иллюзий. Ведь лучше поздно чем никогда, верно?
– Мама, прости меня, – встрепенувшись, Маша выпутывается из моих объятий и смотрит на меня внимательно и серьёзно. – Он тебе больно сделал. Я ведь его впустила, я виновата в этом.
Молчу, потому что убеждать дочь, что в этом всём снова только моя вина я не стану. Это неправда, и Маша знает об этом.
– Ты любишь его, чего уж. И будешь – нельзя по щелчку избавиться от этого. Но я просто хочу, чтобы ты была осторожнее и знала: отец твой – не самый надёжный человек в мире. И не самый хороший.