Я не сплю всю ночь и думаю о Маше. Ни идеи, что делать дальше. Ощущение, будто мой мир рухнул, не проходит, а перед глазами то и дело воспроизводится поцелуй Маши с Савелием. Где-то под утро я все же решаю поговорить с ней. Сказать все, как есть, и будь, что будет. Или я буду ее парнем, или я ей никем не буду. В жопу эту френдзону.
Сам не замечаю, как в итоге проваливаюсь в сон прямо в одежде и обуви. Просыпаюсь от громкого хлопка двери. Подскакиваю на кровати и растерянно смотрю на отца. Он уверенной походкой подходит ко мне и бросает на кровать какие-то бумаги.
— Твой самолет сегодня вечером. У тебя есть пять часов, чтобы собрать вещи.
На этих словах он разворачивается и выходит из комнаты.
Тру заспанные глаза и морщусь от боли, когда задеваю нос. Брошенные на кровать бумаги оказываются посадочным талоном и ваучером на проживание в гостинице Женевы до конца августа.
Отшвыриваю бумажки в сторону, стаскиваю с себя одежду и направляюсь в душ, чтобы проснуться окончательно. Стараюсь ни о чем не думать, но мысли все равно лезут в голову. Надо поговорить с Машей.
Но у меня опух нос и на пол-лица синяк, поэтому я решаю не идти к ней домой, а позвонить. Не знаю, как объяснить Маше изменения в моей внешности, а правду говорить хочу. Гудки идут бесконечно долго, но трубку никто не снимает. Через пять минут я звоню повторно, потом еще через десять минут и потом еще через десять. Так и не дождавшись ответа на мои звонки, пишу несколько сообщений в разные мессенджеры. Маша то и дело выскакивает онлайн, но мои смс не открывает.
Что за фигня?
Все-таки собираюсь и иду к ней домой. Настойчиво звоню в калитку, пока не выходит домработница. Она удивленно таращится на мою физиономию, но я не даю ей задавать лишние вопросы.
— Людмила Степановна, здравствуйте. Можете позвать Машу?
В этот момент я сам непроизвольно бросаю взгляд на Машкино окно и замечаю ее за занавеской.
— А Машенька уехала, — быстро говорит.
— Куда? — удивляюсь и снова поднимаю взгляд на окно сверху.
Маша уже отошла. Но я точно ее видел! Уж Машу я ни с кем не перепутаю.
— В Рязань к бабушке.
— Ммм, — тяну. — И давно?
— Эээ, — теряется женщина. — Да уж дня два, наверное, — выкручивается.
— Два дня… — тихо произношу, чувствуя, как внутри все разрывается.
— Ага… Что-нибудь ей передать?
— Нет, Людмила Степановна. Ничего. Извините за беспокойство.
Я разворачиваюсь и иду к себе домой. Стараюсь отключить все чувства, но ни хрена не получается. Так больно, что хочется выть раненным зверем. Взбегаю в свою комнату на третьем этаже и все-таки не выдерживаю, даю волю эмоциям. Со всей силы заезжаю кулаком по зеркалу, а затем беру в руки стул и кидаю его в закрытое окно. Оно разбивается, и стул вылетает на улицу. По последующему вою сигнализации, я догадываюсь, что он приземлился на отцовскую машину.