Да, я сдерживался как мог.
На это мне потребовалась вся моя звериная выдержка и здравый смысл, за который я цеплялся зубами и ногтями, чтобы только не сорваться в свою звериную сущность.
Но и этого оказалось недостаточно, чтобы не причинить ей вреда.
— …Я научусь, — прошептал я Лилу, даже если она не слышала, и легко поцеловал ее в висок. — Я всему научусь. И всё у нас будет хорошо.
Мне совсем не нравилась эта комната, но сейчас я чувствовал себя уютно и понимал, что дело вовсе не в этом облезлом прохладном помещении.
Дело в Лилу.
В том, как она прижималась ко мне во сне и иногда что-то бормотала, но не разжимала ладоней, словно и во сне боялась, что я уйду и больше не вернусь.
Она еще не понимала, что отныне она никуда не денется от меня.
Даже если сама захочет.
Потому что за эти пару сумасшедших дней я прикипел к ней.
Врос душой и сердцем, как это могут сделать только звери — преданно, всепоглощающе и искренне.
Кажется, я тоже задремал, но вынырнул из этого чувства резко и быстро, потому что в какой-то момент мои инстинкты завопили: опасность!
Всё во мне меня буквально встало на дыбы, заставляя зверя внутри собраться и ощениться.
Человеческая паника всегда отдавала горечью и едкой кислотой.
Именно она опалила меня после отчетливого писка аппаратуры, на который чутко и быстро среагировала медсестра, за что нужно было отдать ей должное.
Я привык не доверять людям, потому что за долгие годы, проведенные среди них, понял отчетливо только одно: большинство людей не способны заботиться ни о ком, кроме себя.
Чаще всего им это было просто не нужно.
Но кажется, всё было еще не так уж и плохо, судя по тому, какие люди работали в этом отделении: отзывчивые, способные искренне сострадать и пытаться облегчить боль и страдания этих детей.
Послышались быстрые нервные шаги, а затем приглушенные голоса нескольких девушек, которые быстро бегали по отделению, чтобы помочь ребенку, которому неожиданно стало хуже.
— Врача! Быстро!
И снова бег, и снова паника вкупе со слаженной работой и профессиональной помощью, которые девушки оказывали до прихода врача.
Но и он пришел стремительно и тут же стал давать указания, которые исполнялись слаженно и молниеносно.
Всё это я слушал, начиная хмуриться всё сильнее и сильнее.
Но сердце сжалось и забилось сильнее от той же горечи, что я ощутил в девушках, когда услышал взволнованное и приглушенное одной из них:
— …Нужно сказать Лилу.
Я глубоко втянул в себя воздух, отделяя ароматы наших тел, запахи лекарства, запахи тел медсестричек, чтобы уловить только детей.
И с холодеющим сердцем понять, что запах Лео изменился.