Наила перестала тараторить и снова взялась за рисунки: стерла ладонью его каракули и принялась вырисовывать свои сюжеты. С ее «слов» выходило, что пути с земель Джайо нет. За пределами архипелага живут хэлаиры, которые не почитают богов и уничтожают их творения: растения, воду, воздух, горы. Общаться с ними нельзя, иначе будешь проклят.
– Я тоже хэлаир, – напомнил Рамон, чем насмешил свою спасительницу. Она прыснула со смеха.
– Не-ть. Хэлаир ир. Не-ть хэлаир. Ты мэла Ра-Мон.
– Святой, ага, – ему было совершенно не до смеха. Особенно, когда Наила нарисовала его на архипелаге, и у нее получился безумно радостный волк. По версии аборигенки, он должен был быть счастлив, что упал именно к ним.
– Если с вашего архипелага нет дороги, то как ваши джайо украли мою сестру?
Не говоря уже о боеголовках, которые были явно не гневом предков.
Конечно, она его не поняла, пришлось рисовать, и с каждой его черточкой настроение Наилы портилось. В финале она вовсе разозлилась, подскочила и от души потопталась на его «творении». При этом выдала длинную, заковыристую тираду. Только спустя минуту опомнилась и плюхнулась на землю. Ответ она «писала» размашисто и торопливо.
И этот ответ ему совсем не понравился. На архипелаге есть нормальные племена, как племя Наилы, а есть ненормальные отступники. Плохие хэла. Они-то и могли украсть Мишель.
Вообще это выглядело так: «Если она такая, как я».
Такая как Наила? Нирена? Наила нирена? Неожиданно. Конечно, ценность Мишель как нирены высока, но это в мире вервольфов. А в мире дикарей Джайо?
– Для чего? – сквозь сомкнутые зубы процедил Рамон. – Она тоже святая?
Ответ, мягко говоря, поразил. Рамон даже сначала решил, что ошибся, но Наила повторила.
Мишель нужна была для детей. Это понятно. Но еще для власти.
Для нового племени.
Рассказывать больше Наила отказалась, пообещала все показать, а он должен был все понять, когда увидит. Рамону хотелось увидеть все срочно, но проклятая слабость никуда не делась. Его даже их рисовальная переписка вымотала, он не помнил, когда вообще ощущал себя настолько слабым, но такова была цена его жизни, и это было важнее головокружения и бессилия. Даже перекинуться в волка не выходило! Поэтому оставалось отдыхать и есть побольше мясного бульона. Много бульона Наила не приносила, всего лишь еще две плошки, и он понимал почему: желудок отвык от нагрузки. Но все равно силы понемногу к нему возвращались, к вечеру он смог подняться и вывалиться из хижины-палатки. Причем сделал это раньше, чем вернулась дикарка.
За пологом, заменяющим дверь, оказалась тропическая звездная ночь и целая деревня из таких вот домиков. Все деревянные, с крышами из сухих листьев. Три домика в центре, потом круг побольше, а за ним еще больше: сверху, наверное, это выглядело как гигантский цветок, но убедиться в этом пока не представлялось возможным. Никаких атрибутов современного мира здесь не наблюдалось: ни электрических проводов, ни спутниковых тарелок, ни даже простых рукомойников. Между хижин горели небольшие, вбитые столбами факелы, они и освещали деревню. Деревню и его жителей. Последних было немало: мужчины, женщины и дети. Босые, все в ярких тряпках и украшениях из косточек и зубов. У Рамона возникло чувство, словно он попал на съемки фильма про доисторическую эпоху, или его забросило прямиком в прошлое. Потому что даже племя риеку, с которыми он сталкивался, несмотря на скромные жилища в саванне, носили кроссовки и знали что такое вай-фай.