Но риеку были человеческим племенем, а деревня Наилы…
Стоило ему покинуть хижину, выйти наружу, как жители деревни один за другим начали вскидывать головы, принюхиваться и поворачивать в его сторону головы. Впору было подумать, что на нем до сих пор та травянистая мазь, с помощью которой его лечила Наила, но дело было не в этом.
Вервольфы. Абсолютно все. Не племя. Стая.
В которой живет единственный человек Наила. Точнее, не человек, нирена, которая считает его божеством, и, судя по всему, не только она одна. Потому что все вервольфы, что сначала настороженно наблюдали за тем, как он шел между хижин, начали склонять головы. Кто-то почтительно, кто-то дрожа от страха, а один из мужчин, огромный, на голову выше самого Рамона, застывший со сложенными на груди руками, ограничился простым кивком – вежливо, на равных. В нем легко угадывался альфа. Угадывался бы, будь это мир Рамона. С этим же архипелагом и с их правилами все не так однозначно. Он это чувствовал, но все равно подошел к застывшим возле великана вервольфам.
– Ты главный? – Кажется, он здорово натренировался в языке жестов, потому что великан его сразу понял. Строгий взгляд зажегся смехом, он мотнул головой и указал на подошедшую с другой стороны дикарку.
Она?
Это была то ли шутка над упавшим с неба и ударившимся головой божеством, то ли сложности перевода, то ли… Последний вариант был самым невероятным, самым удивительным – стаей управляет женщина.
Нирена-альфа.
– Ты альфа? – пораженно выдохнул он, и мог поклясться, что дикарка его поняла. Это вполне объясняло, почему именно Наила общалась с ним. Почему все склонялись перед ней, как еще мгновение назад перед ним.
Ниала рассмеялась, схватила его за ладонь и повела куда-то прочь от толпы. А Рамон мог поклясться, что взгляд великана при этом зажегся совсем непочтительной ненавистью.
И совсем скоро ему стало понятно почему – Наила провела его узкой тропой, вывела за территорию деревне и привела к небольшой реке. А потом сбросила свои немногочисленные тряпочки и шагнула в воду, приглашая последовать за ней.
Учитывая, что самому Рамону одеждой служила исключительно засохшая, превратившаяся в толстую корку, травянистая жижа, сбрасывать ему было нечего. Поэтому он шагнул следом, но сейчас возможность искупаться привлекала его гораздо больше красивой обнаженной женщины.
Вода оказалась прохладной, если не сказать бодрящей, в отличие от жаркого, наполненного влагой воздуха. Рамон зашел в реку по пояс и нырнул в воду. Смыть с себя эту дрянь оказалось истинным наслаждением, хотя избавиться от нее было не так просто. Сначала корка размокла и превратилась в липкое нечто, и только спустя долгих минут активного умывания, наконец-то показалась чистая кожа рук.