– Весь день! – восклицает он. – Телефон звонит весь день, а я не могу провести по экрану. Мама больше не может мне дозвониться, так что угадай, кому она звонит в таком случае?
– Ну-ка, дай подумать…
Подумать он мне не дает. Грубиян.
– В офис! И не на мой личный номер, так как я поставил там автоответчик. Она без конца звонит на ресепшен, стоит какой-нибудь долбаной мысли забрести ей в голову. Было бы не так плохо, будь у меня мобильный, потому что я мог перебросить ее на автоответчик и отвечать сообщениями. Коротко и просто. Но нет! Вместо этого Эшли врывается в кабинет каждые пять минут со слезами на глазах, потому что знает, что мешать приему из-за подобного бреда нельзя, но мама не оставляет ей выбора. «Доктор Роуз, ваша мать требует отправить ей ваш календарь, чтобы она могла определить, во сколько вы ведете ее по магазинам в эту субботу». «Доктор Роуз, это снова ваша мать. Она хочет, чтобы вы заехали после работы и сказали отцу, что ему нужно показаться врачу по поводу кисты на спине». «Доктор Роуз, ваша мать хочет узнать, будет ли у вас время в обеденный перерыв съездить за теми грецкими орехами, которые вы принесли на ее рождественскую вечеринку в 2011 году. Они нужны ее подруге Джойс как можно скорее».
– Похоже, у доктора Роуза выдался насыщенный денек, – со смешком отвечаю я.
– Вопиющий непрофессионализм, и на глазах у всех! Я могу потерять пациентов из-за этого.
– И тем не менее ты отчитываешь меня, а, скажем, не человека, весь день названивавшего тебе в офис? – С этими словами я запихиваю конфету в рот целиком и окидываю его выразительным взглядом, как бы говоря: «Да, в моих словах куда больше смысла».
– Я жду, что ты будешь вести себя великодушнее, взрослее! Ты же знаешь, что мама не понимает. Я пытался объяснить ей не звонить на ресепшен, если только это не чрезвычайная ситуация, но для мамы все чрезвычайная ситуация.
Он фыркает, запустив руку в волосы. Сегодня он в своем темно-синем пиджаке, и эффект прямо-таки поразительный. Глаза чернее адской ночи, и меня не раздражает эта оставшаяся с утра неряшливость в его облике. У Николаса красивая линия челюсти, и стоя вот так, в полутени, в очках в серой оправе, он очень напоминает мне измученного профессора английской литературы, который опустился на самое дно.
В этот самый момент я понимаю, что опустившийся на самое дно измученный профессор английской литературы как раз в моем вкусе. Моего пристального взгляда он даже не замечает – так занят поисками телефона в море конфетных фантиков.
В этом внезапном и несвоевременном озарении вся я, настоящая Наоми Уэстфилд. Если бы Николас знал, о чем я сейчас думаю, он бы так разочаровался во мне, что, наверное, сел бы на самолет и улетел из страны.